– писала она. –
Она беспокоилась о координации работы над делом АДМ, – по-моему, до сих пор нам это и так удавалось. Основной ее целью было заручиться моим одобрением ее плана. Согласно этому плану, их главный свидетель должен дать показания большому жюри уже 6 марта».
Бингеман добавила, что Хьюлин подчеркнула особую важность незамедлительных и решительных действий.
«Наша беседа прошла в дружеской обстановке. Фрэнсис Хьюлин, как мне кажется, искренне заинтересована в сотрудничестве с нашим отделом,
– продолжала Бингеман. –
Я, правда, не ожидала, что свидетель предстанет перед большим жюри так скоро, – о 6 марта я слышу впервые».
Закончив письмо, Бингеман нажала кнопку «отправить».
Известие о маневре Хьюлин произвело в Чикаго эффект разорвавшейся бомбы. Эта бесцеремонность привела антитрестовцев в ярость. Некоторые подозревали, что не обошлось без содействия Херндона и Шепарда, которые не раз открыто выражали свое неодобрение медленной работой их отдела. Но ведь расследовалось нарушение именно антитрестовских законов. Как могла Бингеман согласиться на это?
Прокуроры во главе с новым начальником отдела Джимом Гриффином составили электронное письмо Гэри Спратлингу, заместителю Анны Бингеман.>{234}
«До сих пор и речи не было о том, чтобы вызывать нашего свидетеля в суд уже в марте,
– писали они. –
Это решение мисс Хьюлин, несомненно, очень опрометчиво».
Они привели несколько доводов в пользу того, что спешить нельзя, и заключили письмо фразой:
«Важно не то, когда свидетель будет давать показания, а то, кто в дальнейшем будет вести это дело и принимать решения – антитрестовский отдел или Хьюлин».
К концу дня борьба между антитрестовским отделом и офисом окружного прокурора вышла из-под контроля. Никто – кроме, может быть, Хьюлин – не мог сказать с уверенностью, кто теперь ведет дело.
Для прояснения ситуации снова созвали телефонную конференцию с участием Фрэнсис Хьюлин, прокуроров антитрестовского отдела и верхушки спрингфилдского офиса ФБР. Стаки и Хойт явились в офис Хьюлин и устроились вместе с ней возле микрофона с динамиком.
Первые двадцать минут к яблоку раздора избегали прикасаться. Все дружно заявляли о своем стремлении к тесному сотрудничеству. Анна Бингеман стала превозносить достижения антитрестовского отдела.
– Мы смогли почти идеально наладить свою работу, – заявила она. – Наш девиз – неуязвимые обвинительные акты и высококлассные обвинители.
Хойту это хождение вокруг да около стало надоедать. Он решил взять быка за рога.
– Прошу прощения, мисс Бингеман, – прервал он ее, – Джон Хойт, спрингфилдский офис ФБР. Нашей работе мешает нерешенный вопрос о том, кто главный прокурор. Кто отвечает за это расследование?
Молчание.
– Мы ведь обсуждали это с вами, – нарушила тишину Хьюлин. – И если вы помните, решили, что дело возглавит мой офис.
Молчание.
Наконец Бингеман заговорила:
– Я реформировала наш отдел. Я помощник генерального прокурора, отвечающий за борьбу с нарушением антитрестовских законов. Эту задачу возложил на меня президент Соединенных Штатов Америки.
Она опять сделала паузу.
– И будь я проклята, если допущу, чтобы это дело отобрали у нашего отдела. Только через мой труп – да и с ним придется побороться! Мы вели это дело и будем вести его дальше. Благодарю за внимание.
Хьюлин побледнела. От Бингеман никто не ожидал такой отповеди и никто не понимал, как могло случиться, что два юриста настолько превратно поняли друг друга. Прозвучали ничего не значащие фразы, призванные разрядить обстановку.
– Благодарю вас всех за то, что вы не пожалели своего времени на участие в совещании, – произнесла в заключение Хьюлин. Выключив микрофон и захлопнув блокнот, она добавила: – Вопрос, я полагаю, решен. Мы вне игры.
Сразу после совещания прокуроры чикагского антитрестовского отдела позвонили Гэри Спратлингу. Все восхищались выступлением Анны Бингеман.
– Да-а, этого у нее не отнимешь, – согласился Спратлинг. – Уж если она решит показать, на что способна, то это просто фантастика.
Чикагские юристы – Манн, Мучник, Гриффин, Букер и Прайс – испытывали такую радость и облегчение, что решили отпраздновать победу и после работы отправились в бар Центра Джона Хэнкока. Там, чокаясь бокалами с «Маргаритой», они успокаивали нервы, истрепанные в напряженной, но победоносной борьбе.
