Майечка сильно изменилась, превратившись из смазливой вертлявой барышни в представительную даму. И выглядела теперь отнюдь не хуже той девушки, в чьей компании появилась в итальянском ресторане, куда Алик их пригласил. Обе, стильно одетые, намарафеченные, они вовсе не производили впечатление обиженных жизнью женщин. Да и в глазах юной особы — по логике вещей, дочки, Алик не заметил терзающего совесть упрёка ребёнка-безотцовщины. Наоборот, в них отражалось, если не безразличное любопытство, то уж наверняка не укоризна или осуждение.
— Ну, вот, Ириша, можешь с полным правом называть этого человека папой, — представила Алика Майя. Тот смутился и вдруг поймал себя на мысли, что ищет в лице девушки собственные черты. Свой фамильный нос с горбинкой или слегка скошенный подбородок, доставшийся ему от матери и от бабушки. Какой-нибудь внешний признак, способный, как опознавательный знак, подсказать ему их кровное родство. Пристально разглядывать девушку Алик постеснялся, но потом, время от времени, бросал на Ирину внимательные взгляды, как бы примеряя на себя новый статус.
— Здравствуйте, — чинно поздоровалась девушка.
— Именно таким я вас всегда и представляла, — тепло добавила она.
— Каким? — преодолев неловкость, прервал напряжённое молчание Алик, воодушевлённый её доброжелательным тоном.
— Импозантным мужчиной, с которым мне хотелось бы появиться перед друзьми. Я наверняка испытала бы гордость за своего отца, — виновато улыбнулась Ирина, не скрывая сожаления о том, чего до сих пор была несправедливо лишена.
Во время ланча никто никуда не торопился. Для начала Алик заказал бутылку вина и карпаччо. В перерыве между закусками Майечка решила ненадолго отлучиться. Она, словно нарочно оставила Алика и Ирину наедине, а когда вернулась, нашла их подружившимися. Отец с дочкой что-то живо обсуждали. На прощанье те даже обнялись.
Последующие дни Алик продолжал оставаться под непроходящим волнением от трогательной встречи, но ещё под более сильным — от объяснения с Майечкой.
— Ты так быстро тогда согласился, — горько усмехнулась она, когда Алик завёл разговор обо всём происшедшем.
— Будто испугался, что я надумаю рожать. Ах, Алик, тебе даже и невдомёк, насколько предупредительная готовность мужчины рассчитаться за аборт может стать для женщины оскорбительной. Мне показалось, что своей поспешностью ты меня предал. А как я хотела услышать твой протест. Ну, хотя бы одно слово в защиту будущего ребёнка. Нашего ребёнка!
В глазах у Майечки навернулись крупные тяжёлые слёзы.
— Потом узнала, что ты с кем-то встречаешься. Даже видела тебя с ней в городе. Не стала мешать чужому счастью. Да и сердцу, как известно, не прикажешь. Ведь со мной оставалась частица любимого человека. Его кровинушка! Ну, как я могла лечь под нож?
Алик слушал её, терзаясь и напрочь позабыв о прежних сомнениях. И пусть он уже давно ничего не чувствовал к этой женщине, его честь и достоинство сразу же подтолкнули предложить Майечке посильную помощь.
— Ведь ты не будешь возражать? — пряча взгляд и краснея, спросил Алик её, растревоженную воспоминаниями.
— Я хочу это сделать для Ирины. Пожалуйста, не отказывай мне, — он стушевался вконец и несмело протянул конверт с наличными — скромную заначку, припрятанную им от жены.
Незаметно пролетел месяц, и однажды вечером Людмила за ужином поделилась с мужем свежими сплетнями, принесёнными ею из «Мэйсиса» — универсального магазина, где та работала в отделе постельного белья.
— У меня сменщица, тоже русская. Да я тебе говорила о ней. Лилька! Одесситка. Помнишь? У её родителей ещё дача была в Аркадии рядом с нашей.
— Угу, — машинально кивнул Алик без всякого интереса. К новостям о личной жизни соотечественников он испытывал полнейшее равнодушие.
— Слушай, такое рассказала! У неё подруга из Одессы гостила. Не поверишь, что вытворила. Комедия!
— Гастролёрша?
— Не то слово! И вроде чудачке уже далеко за сороковник, но за какую-то неделю та умудрилась раскрутить здесь сразу двух мужиков. Причём, по полной программе.
— Способная, — отметил Алик, продолжая жевать и слушать вполуха.
