Мира вернулась из своей комнаты в длинном индийском сари золотисто-янтарного цвета. Запястья индианки были унизаны золотыми браслетами, перстни на тонких пальцах переливались обилием драгоценных камней, в ушах раскачивались массивные кольца, на лбу она нарисовала тикку – красную точку, которая должна была защищать ее от злых духов. Я подумал, что Мира решила напомнить мне о том, что она – дочь раджы.
Волосы индианки влажными завитыми змейками спускались ей на плечи и спину. Их прикрывала тончайшая оранжевая вуаль, расшитая золотом. Она неслышно ступала сафьяновыми туфлями по навощенному паркету.
Мира поставила на стол несколько шандалов со свечами и фарфоровую вазу с цветами, только что срезанными в теплице.
– Яков Андреевич, вам удалось познакомиться с юной графиней? – с искренним интересом осведомилась она.
– Нет, – я покачал головой, – потому как возникли некоторые совсем непредвиденные обстоятельства. – После этого мне пришлось пересказать Мире историю, приключившуюся с Еленой Олениной у Вяземских на балу.
– Все это очень странно, – проговорила Мира в ответ.
* * *
Не успел я проснуться на следующее утро, как в дверь заглянула Мира. На ней был батистовый пеньюар, отделанный французским нежно-розовым кружевом. Она обычно вставала намного раньше меня. Но сегодня в ней никто бы не узнал дочки индийского магараджи. Это была необыкновенно красивая европейская женщина с точеной фигурой и копной иссиня-черных волос, высоко убранных в косы и украшенных локонами с живыми розанами. Несколько завитков игриво покачивались у нее у виска, там, где, просвечивая сквозь смуглую кожу, пульсировала голубоватая жилка.
– Что стряслось? – спросил я, вальяжно потягиваясь на турецком диване с шелковой обивкой.
– Божена Феликсовна пожаловали, – сообщила Мира с ядовитой улыбочкой. – Так что, Яков Андреевич, поторопитесь спуститься в гостиную! – приказала она.
– За что ты ее так не любишь? – осведомился я.
– А за что мне ее любить? – в свою очередь поинтересовалась Мира и захлопнула дверь у меня перед носом.
Увы, но с Боженой они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Я должен был признать, что они обе ревновали меня друг к другу.
* * *
– Я смотрю, братец, ты неплохо устроился, – Божена кивнула на Миру, сверкнув сапфировыми глазами.
– Грех жаловаться, – усмехнулся я, усаживаясь в кресло возле камина, в котором потрескивало красновато-рыжее пламя.
Божена последовала моему примеру и присела на оттоманку, возле Мириных клавикордов. Она во все глаза рассматривала золотую статуэтку индийского божка, стоявшую на столике напротив.
– Я хотела поговорить с тобой, – заявила Божена, снимая перчатки с изящных рук.
Выглядела моя сестрица, как обычно, божественно. Темно-синий атлас восхитительно шел к ее необыкновенным глазам, золотистые локоны соперничали с новомодной прической моей индианки, роскошная кашмирская шаль спускалась до пят.
– О чем же ты хотела поговорить? – спросил я заинтересованно, в то время как Мира послала в столовую горничную за фруктами.
– Разумеется, об Олениной, – повела плечами Зизевская. – Я поняла так, что ты, братец, – она бросила пытливый взгляд в мою сторону, – принимаешь самое непосредственное участие в ее судьбе. Или я ошибаюсь?
– Нет, моя милая, ты, как всегда, права, – согласился я. – Кстати, ты могла бы оказать мне одну неоценимую услугу…
– Кажется, я догадываюсь, какого рода будет эта услуга, – усмехнулась Божена.
Я молитвенно сложил руки у себя на груди.
– Разве я смогу тебе отказать? – Божена Феликсовна все еще продолжала улыбаться. – Элен всегда слыла несколько странной девушкой, – лицо моей кузины приняло серьезное выражение. – Этакой меланхоличной особой, – пояснила она. – Наталья Михайловна опасалась, что не сумеет… Как бы это сказать поделикатнее? Пристроить ее! По крайней мере, в свете ходили такие слухи.
– За ней и раньше водились какие-либо странности? – поинтересовался я.
– Ну, не так чтобы очень, – протянула Божена. – Я бы сказала, что Элен временами грустила, временами мечтала…
– Разве это так уж необычно для светской барышни? – нахмурилась индианка.
