– Но почему?
– Слушай, если бы ты учился на археолога – дело другое. Я бы и бровью не повел.
В ответ Инди лишь плечами пожал.
– Послушай, мне выпала редкая возможность, и притом отличная, и мне не хочется упускать ее из-за смутных подозрений.
Шеннон поднял руки вверх.
– Я ведь не настаиваю. Просто высказываю свое мнение.
– Ты же знаешь, как смущает меня роль кабинетного ученого. Может, именно приключений мне и не хватало.
– Не знаю, чего тебе не хватало, но, бьюсь об заклад, со своим профессором ты хлебнешь их под завязку. Черт, не знаю. Глядишь, ты и прав.
Когда принесли выпивку, Инди огляделся и удивился заполнившей кафе толпе, будто материализовавшейся из воздуха.
– За Грецию, – провозгласил Шеннон. – Надеюсь, тебе повезет.
Инди пригубил перно, затем кивнул в сторону лежащего перед Шенноном листка.
– Что пишешь?
– Да так, песню.
– Песню? Для оркестра?
– Разумеется.
– И кто же будет петь?
За гордым словом «оркестр» стоял сам Шеннона с корнетом, пианист из Бруклина, чей профессиональный опыт ограничивался выступлениями в кабацких концертах, и парижанина-барабанщика, заинтересовавшегося джазом лишь после прослушивания пластинок Шеннона. Вроде бы ни один из них не поет. Шеннон взмахнул бумажкой.
– Я ищу певицу. Но только по-настоящему темпераментную, с низким голосом. Никаких сопрано. В Чикаго я бы просто сходил в «Сады» или «Страну грез», и у меня отбоя не было бы от кандидаток.
– Еще бы! Но они не очень-то рвутся в Париж.
– О, еще понаедут, Инди! – Шеннон подался вперед, глаза вспыхнули от охватившего его волнения. – Ты только посмотри, какие толпы собирает наш доморощенный джаз-банд. Этот город жаждет джаза. Оркестры вот-вот ринутся сюда. Десятки, сотни оркестров! Послушай и скажи свое мнение. Называется «В Латинском квартале».
Шеннон прищурился, вчитываясь, и нараспев повел:
Из Чикаго скрылся
Полуночью безлунной.
По морям носился
В мрачном, темном трюме.
А когда в квартале
Вышел, оглянулся -
Сплошь американцы,
Словно я вернулся!
В Латинском квартале,
В Латинском квартале,
Встретимся снова
В Латинском квартале…
– Пока все, – пожал плечами Шеннон.
– А почему ты не написал в последней строке первого куплета «я, кажется, рехнулся» вместо «словно я вернулся»?
– Потому что это неправда. И потом, ритмический рисунок другой.
– Мне нравится, – кивнул Инди. – Даже не догадывался, что ты пишешь песни.
– Ну, пока это всего лишь слова на бумаге. Но, по-моему, из меня так и рвутся душещипательнейшие любовные песни. Впрочем, сперва надо откопать певицу.
Инди засмеялся.
– Ха! По-моему, тебе нужна не просто певица.
Тут у дверей поднялась суматоха, и оба одновременно повернулись на шум. Грохотали стулья, кричали люди. Инди искоса оглянулся через плечо.
– В чем дело?
– Похоже, столик не поделили.
– Шайка дадаистов. Можно было и догадаться, – сухо бросил Инди.
Дадаисты захватили два столика по обе стороны от входа, и теперь один из них барабанил по столу и распевал что-то вроде: «Царь… царь… царь…». Другой вторил: «Арфа… арфа… арфа…».
– О чем они там?
– Тцара и Арп. Тристан Тцара – поэт. Жан Арп – художник. Говорят, они собирались заглянуть сюда сегодня вечером.
– Значит, затевается вечер дадаистов, – без энтузиазма резюмировал Инди.
Шеннон одним глотком допил свой перно.
– В общем-то, они не такие уж скверные ребята. Просто утюжат всякого, в ком видят поборника традиций.
– То есть всех подряд, – отметил Инди. – У меня от их утюжки сплошные складки.
– Они совершают прорыв, Инди. Такие люди нужны, чтобы изредка встряхивать нас от спячки.
– Согласен, но они зависят от традиций ничуть не меньше прочих. Пожалуй, даже больше.
– С чего бы это?
– Да где бы они были без традиций, Джек? Не будь традиций, и ломать было бы нечего.
Шеннон усмехнулся и тряхнул головой.
– Ага, пожалуй. Но еще раз повторю, нам не обойтись без людей, указывающих путь к ниспровержению старых идолов. Если мы скоренько не придумаем что-нибудь новенькое, то сами ввергнем себя в очередную войну.
– Ты тоже делаешь прорыв, Джек, но, держу пари, не плюешь на священников и монахинь. И как подобное поведение может помешать разжиганию войны?
– Инди, они плевали на собственных друзей. Это была просто демонстрация, сам знаешь. Те просто вырядились священниками и монахинями. – Шеннон встал. – Значит, посидишь еще?
