— Слишком хорошо, чтобы не вспомнить кого-нибудь из этих горилл! Они часто у меня гостили, когда я обанкротился.
— А людей Лося?
— Вообще не знаю.
— Из трех оставшихся организаций только одна может представлять для нас интерес, — прикинул Балуев.
— Поликарп? — сделал круглые глаза Федор. — Вполне возможно, что этого парня я видел на кладбище, но точно не припомню. Для этого нужно иметь свежую голову.
Балуев нервно побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
— Значит, Поликарп, — окончательно решил он. — Ему даже очень выгодно, чтобы ты не уплатил долга. — И после паузы добавил: — Но что-то здесь не сходится. Похоже, девка всем спутала карты. Не мог Поликарп действовать так грубо.
— Геннадий Сергеевич! — закричал вдруг Федор, будто стоял на пороге открытия новой теоремы. — Я понял, что за числа в той бумажке, которую держал в руке покойник! — Он достал из кармана помятый листок и, разгладив его, зачитал вслух: — Одиннадцатое июня, тридцать пять минут первого; двадцать седьмое июня, половина первого; тринадцатое июля, тридцать восемь минут первого; двадцать девятое июля, тридцать три минуты первого. И, наконец, сегодняшнее число без отметки времени. Вы поняли?
Балуев отрицательно покачал головой, и Федор пояснил:
— Это все даты моих ходок, а время — время моего движения по Рабкоровской. Он следил за мной!
— Это уже теплее! — щелкнул азартно пальцами Геннадий Сергеевич. — Значит, девчонка была в курсе этого графика и выбежала на свет фар безошибочно.
— Сегодня я был на Рабкоровской примерно в то же время, что и всегда, — припомнил Федор. — На трассе в этот час пусто.
— Первая задача решена, — констатировал Геннадий, — осталось только найти эту шуструю Алису. И мы ее найдем, — подмигнул он Федору, — если, конечно, она не подалась в страну чудес!
— Имя, скорее всего, она мне наврала, — пробурчал тот, опустив голову.
— Наверно. А что, красивая девочка? — неожиданно спросил исполняющий обязанности.
— Привлекательная.
— Понятно. — Балуев поднялся из своего кресла. — Не расстраивайся, — дружески похлопал он парня по плечу. — Сварю-ка я тебе еще кофе!
На кухне мысли его заработали немного в другом направлении: стоит ли беспокоить Мишкольца? Володя тут же примчится. Поликарп его тревожит с недавних пор. А теперь есть что предъявить гробовщику. Его человек выслеживал нашего парня на территории Криворотого. Ловко. Это надо хорошенько обдумать. Кофе закипел, и он машинально водил туркой по раскаленной электроплите, пока пенисто-бурая масса не пошла через край. Не буду беспокоить шефа. Справлюсь сам, окончательно решил Геннадий, разливая кофе в миниатюрные чашки из китайского фарфора, которые жена берегла для очень высоких гостей. Кого она подразумевала? Не духов ли бесплотных? Он бы совсем не удивился, если бы она, помимо хиромантии, гороскопов и прочей дребедени, увлеклась бы еще и спиритическими сеансами. «Какое счастье, что я отправил ее с детьми на юг!» — говорил он себе чуть ли не каждое утро, выходя на балкон и провожая взглядом медленно ползущий по рельсам трамвай, словно тот увозил всю его тягучую, нелепую семейную жизнь. Решительные мысли о разводе за время отсутствия жены постепенно сменились гложущей сердце тоской по детям. Может, это происходило еще оттого, что женщина, к которой он испытывал неподдельные чувства, не отвечала Геннадию Сергеевичу взаимностью. Так или иначе, но каждое воскресенье с безукоризненностью доброго семьянина он звонил в Новороссийск, клялся в верности, уверял, что соскучился. Иногда его посещали фантазии. Он разводится с Мариной. Забирает у нее своих детей, оставив ей приемного сына и квартиру со всей начинкой. Ему ничего не надо. Недаром же он столько времени вздыхает, подобно чеховским сестрам: «В Москву! В Москву!» В Златоглавой он покупает что-нибудь в районе Чистых прудов и подбирает соответствующую обстановку, детей отдает в престижную школу и сам наконец занимается любимым делом — ведь он как-никак искусствовед, имеет красный университетский диплом, — устраивается на работу в Третьяковку или в Цветаевский музей, хоть сторожем, но рядом с Ними, великими. Деньги его не волнуют. На службе у Мишкольца он награбастал столько, что хватит ему и детям на ближайшие пятнадцать лет. А впереди еще целая жизнь, полная счастливых неожиданностей. Несмотря на всю солидность своего нынешнего положения, несмотря на то, что даже люди пожилого возраста обращаются к нему по отчеству, он, в сущности, пацан, мечтательный и наивный. Двадцать восемь лет — не возраст! Самое время избавиться от кабалы!
