Он комкал в руке лоскут мягкого лилового платья Люси и ощущал кисловатый привкус бурбона. Мысленным взором видел испуганный взгляд на ее лице, когда она пыталась вырваться от него, а он не хотел ее отпускать, тем самым разрушая столетия бережно взращиваемой надежды и понимая, что все разрушает, и все же будучи не в силах остановиться.
Этого было достаточно, чтобы заставить его удержать равновесие, а потом спрыгнуть с перил.
Северная Африка, 541 год
Однажды я был совершенно нормальным человеком, но это продолжалось недолго. Это произошло в моей первой жизни. Тогда мир для меня был новым, и я сам был новым для себя. Та жизнь началась примерно в 520 году, но я не уверен, что точно помню дату. В то время я не был в курсе вещей так, как сейчас. Это происходило давным-давно, и я не знал, что стану пытаться вспомнить эти вещи.
Я считаю ту жизнь своей первой, потому что не помню ничего, что происходило до нее. Полагаю, не исключено, что я проживал жизни и прежде. Кто знает, может, я существовал уже до рождения Христа, но в этой моей особой жизни случилось нечто такое, что привело к формированию моей странной памяти. Сомнительно, но вероятно, как я полагаю.
Правда и то, что некоторые из очень ранних жизней для меня словно в тумане. В одной или двух из них я, наверное, умер маленьким от обычных детских болезней, и я не понимаю, каким образом они сочетаются с порядком крупных событий. Я храню в памяти обрывки тех воспоминаний — сильный лихорадочный жар, знакомая рука или голос, однако душа моя в то время едва ли сформировалась.
Мне больно думать о той моей первой жизни, когда я пытаюсь пересказать ее вам. Лучше мне было бы рано умереть от кори или ветрянки.
С тех пор как я стал осознавать свою память, я начал по-иному относиться к своим действиям. Я знаю, что с наступлением смерти страдания не кончаются. Это справедливо для всех нас. Видимо, это помогает объяснить мои поступки, но не оправдывает их.
Впервые я родился к северу от города, называемого тогда Антиохией. Первой неизгладимой меткой в моей долгой биографии было землетрясение 526 года. В то время у меня не было суждения на сей счет, но через много лет я прочитал все сообщения, которые мог разыскать, чтобы сравнить со своими впечатлениями. Семья моя выжила, но были многие тысячи погибших. В тот день мои родители пошли на рынок, а я отправился со старшим братом удить рыбу на реку Оронт. Тогда-то это и случилось. Помню, как упал на колени и земля ходила под нами ходуном. Не знаю почему, но я поднялся и на нетвердых ногах вошел в реку. Стоял по шею в воде, ощущая синкопированное раскачивание одного пласта под другим, а потом вдруг нырнул с широко открытыми глазами, раскинув руки в стороны для равновесия. Оттолкнувшись от дна, я распластался параллельно поверхности воды. Затем перевернулся на спину и различил небо сквозь толщу воды. Я увидел, как под водой свет становится размытым, и кое-что уразумел. Я достаточно хорошо знал настоящих мистиков, чтобы понять, что не принадлежу к их числу, но на мгновение ход времени словно замедлился, и сквозь ткань этого мира я разглядел вечность. Тогда я это не осмыслил, но с тех пор мне тысячу раз это снилось.
Мой брат с криками и руганью звал меня назад, но, когда я не послушался, последовал за мной. Наверное, он собирался поколотить меня и вытащить на берег, однако ощущения были настолько необычными, что он застыл в нескольких ярдах от меня, высунув из воды задумчивое лицо. Я вынырнул, и мы подождали, пока берег не вернулся в нормальное состояние. Я помню, что после того, как это произошло, я шел домой, с удивлением рассматривая землю под ногами.
В те времена мы являлись гордыми подданными Византии. Принадлежность к великой империи не имела большого значения для нашей обыденной жизни, однако сама идея нас преображала. Она делала наши холмы чуть выше, нашу еду чуть вкуснее и наших детей чуть красивее, потому что мы сражались за империю. Крепкие мужчины из моей семьи сражались под началом знаменитого генерала Велизария, пусть и вдали от него. Он придавал смысл и славу нашей жизни, которая в противном случае была бы совершенно обыденной. Моего дядю, которого мы обожали, убили во время военной кампании по подавлению восстания берберов в Северной Африке. Сведений о его смерти хватило лишь на то, чтобы демонизировать Северную Африку и любого находящегося там человека. Позже я узнал, что дядю, скорее всего, зарезал его товарищ, у которого он украл курицу, но, повторяю, это случилось позже.
