— Тебе уже задавали этот вопрос, — задумчиво произнес «бульдозер». — На кого ты работаешь, друг мой? Иногда мне кажется, что на Пантократор, а иногда — как сейчас, например — что на Люссаков. Не могу тебя осуждать, но ты сам-то определился?
— На Пантократор, покуда тот держится интересов человечества.
— А если они войдут в противоречие с интересами человечности?
Тьфу на тебя, ехидная сущность!
— Тогда, — невозмутимо ответил Норм, — на свою жену, ребенка и совесть. На все, что включается в этот круг.
Ну что, Норм свое сказал, а Рубен все молчал, потому что права не имел. Брюс вздохнул, чувствуя себя вербовщиком, и озвучил то, к чему шло с самого начала:
— Алькор, нормальный человек, я имею в виду — обычный, сочтет генетически заложенную тягу оскорбительной. «Выбора нет», — он покосился на отчима, — это на самом деле самое простое обоснование выбора, который уже сделан. А этот выбор личный, и не Люссак сделает его за отца, тебя или меня. Люссак на роль бога негож. Знаешь, — он перевел дух, — я тоже однажды взял и вырос. Как это выглядит? Одиноко. А не сделаешь этого и будешь только тень, боящаяся покинуть тело. Эта форма существования — для тебя, потому что в данном случае это твоя свобода и твой способ реализовать свою уникальность, а обмен… а он равноценный, обмен. Наша семья не похожа на другие: так уж вышло, что среди нас есть не-люди. И это не делает их не нашими и не-людъми, понимаешь? И даже более того. Когда меня похитили, за мной пришел отец, но не только: за мной пришел Назгул, и до сих пор меня переполняет гордость! Это только кажется, будто мы хотим отнять у тебя все, ничего не оставив взамен. Отец же не просто так заговорил о возможностях. Эти возможности получишь ты, а он их отдаст тебе, не противореча. Ты — их наследник. Думаешь, при мысли о таких возможностях ни у кого из нас, Эстергази, не дрогнет сердце? Я знаю историю семьи: мы пришли к тому, что имеем, через боль, потери и смерть, но наша история — это история и обретений тоже. И еще — самопожертвования и любви. Эстергази знают, что такое любовь. Наши были не такие, как все, но зато они могли то, чего никто не может. Вся эта планета, и любая другая — по гиперсвязи. Это больше, чем Назгул. Фактическая вездесущность и всемогущество в пределах действия любых сетей, а может, и не только их. Что мы знаем о всемогуществе?
Он слушает, слушает! Рубен не убедил бы его, потому что Рубен — узурпатор и захватчик. Только брат говорит с ним на равных. Эта ноша только тебе по плечу, а это значит — она твоя.
— А ты махнулся бы со мной не глядя? Твоя жизнь в обмен на мои возможности? А?
Брюс открыл было рот, а потом закрыл его.
— Нет, — честно признался он. — Неделю назад сказал бы «да», а теперь… Ну и может быть, когда-нибудь снова будет «да», но сейчас это нечестно. Ты, — он умоляюще посмотрел на Норма, — понимаешь? Потому что есть не только Мари Люссак…
«Бульдозер» изобразил вопросительное молчание — бог весть, как.
— Морган, — пояснил для него Брюсов отчим, который всегда все знал и помалкивал.
— О господи!
Нет, это он мне говорит — «господи», да?
— Я понял, — сказал Алькор со смешком. — Наличие женщины, вот что определяет выбор формы существования. Надо и мне с кем-нибудь познакомиться. Как вы полагаете, миз Монти меня не обломает? В конце концов, какая разница, сколько миллионов лет ее кристаллу?
— Ну, — без улыбки ответил ему Норм, — если ей будет интересно с тобой разговаривать…
— Эээ… так что вы спрашивали у меня о всемогуществе? Я вам, так и быть, расскажу!
— Теперь поговорим о круге совести, — глухо сказал «бульдозер» из наступающих сумерек. — Я не зря спросил, кому ты служишь, потому что у меня есть здесь интерес. Самое время вспомнить, что я такое и что я такой не один. Сколько нашим еще скитаться неприкаянными? На что это может нас толкнуть? Или мало Виллема? Эту планету нельзя отдавать никому. Эта планета для Назгулов.
* * *
Сперва всех подняли на «Эгле» и там уже сортировали на «наших» и «не наших». «Не наши» сбились в плотную кучку вокруг своего топ-менеджера хатамото Ии, высокого и неожиданно молодого, за прямой спиной и упрямым взглядом которого Натали неожиданно обнаружила страх. Не тот, что у большинства сотрудников «Седьмой грани»: те казались напуганными и не отвечали на самые невинные вопросы, очевидно, ожидая в них подвоха. Статус их неясен был им самим, и кто выиграл состязание — непонятно, однако же они имели все основания предполагать, что уволены. Ии был человек другого склада, из тех, кого на Пантократоре традиционно зовут «ястребами», и кошмары его были другого порядка: не справился, не оправдал, низведен до общего уровня. Надо будет сказать Приматоре, чтобы за ним проследили. Теперь, когда Ии снял с себя ответственность за персонал, в течение нескольких часов нам придется жить в страхе — обнаружить в его жилом отсеке бездыханное тело с вскрытыми венами. Сама Натали Норм была чистейший «голубь».
