День перевалил уже за половину, когда Субэдэй схватил за рукав семенящего мимо слугу, ойкнувшего от неожиданности. Как сообщил слуга, Угэдэй чем-то занят в городе, но о том, что его ждет Субэдэй, знает. Значит, уйти, нанеся этим обиду, нельзя, и багатур обосновался в зале аудиенций. Но по мере того как текли минуты и часы, он все больше терял терпение.
Зал был пуст, но стоящий у окна Субэдэй ощущал на себе пристальные взгляды. Сверху он озирал новый город, за которым на равнине расположились тумены. На краю неба, исполосованного красными рубцами вечерней зари, садилось солнце, прощальным светом освещая поля и улицы. Что и говорить, место под город Угэдэй выбрал удачно: с юга горы, рядом широко и привольно течет река. Субэдэй успел уже проскакать вдоль участка канала, построенного с расчетом завести воду в город. Деяние по размаху под стать богам — это если не знать, что для его осуществления без малого два года использовался неустанный труд почти миллиона человек. При наличии соответствующего количества золота и серебра все становится возможным. Интересно, успеет ли Угэдэй насладиться всем этим при жизни? Лучше уж да, чем нет.
Субэдэй утратил ощущение времени и опомнился лишь, когда заслышал приближение голосов. Под его цепким взглядом в зал вошли кешиктены Угэдэя и рассредоточились по местам. На багатура они опасливо косились: он тут был единственным посетителем, а следовательно, возможной угрозой — при всех своих заслугах. Угэдэй зашел последним. Его лицо стало гораздо бледнее и одутловатее со времени их прошлой встречи. А при виде этих желтых глаз с узкими зрачками сразу же вспоминался Чингисхан. И чингизиду Субэдэй поклонился так же низко, как его великому отцу.
Угэдэй ответил поклоном на поклон, после чего сел на деревянную скамью под окном. Отполированное позолоченное дерево было приятно на ощупь. Озирая Каракорум, чингизид нежно водил ладонями по ореховой глади. В ту минуту, когда багряный солнечный диск окрасил напоследок охристым светом своды зала, Угэдэй прикрыл глаза.
Субэдэя он, честно сказать, недолюбливал, хоть и крайне нуждался в этом человеке. Что уж тут скрывать: откажись багатур повиноваться самому жестокому приказанию Чингисхана, старший брат Угэдэя Джучи давно бы уже был ханом. Останови Субэдэй занесенную руку отца, ослушайся его всего лишь раз, и не было бы сейчас трагической распри между двумя братьями-чингизидами — раздора, угрожающего погубить их всех.
— Спасибо, что дождался, — сказал наконец Угэдэй. — Надеюсь, мои слуги исправно тебе угождали?
Услышав такой вопрос, Субэдэй нахмурился. Он ожидал принятого в юртах обычая гостеприимства, но традициями во дворце, похоже, и не пахло. Да и до них ли сейчас: землистое лицо Угэдэя выглядело откровенно изнуренным.
— Разумеется, повелитель. Потребности мои весьма скромны. — Он приумолк, заслышав за дверями шаги.
Угэдэй между тем поднялся навстречу новым вошедшим в зал кешиктенам, за которыми следовали Тулуй и его жена Сорхахтани.
— Милости прошу ко мне в дом, брат, — чуть растерянно приветствовал Угэдэй. — Признаться, не ожидал увидеть с тобой твою красавицу жену. — Он церемонно повернулся к Сорхахтани: — Здоровы ли ваши дети?
— Здоровы, мой повелитель. Я привела только Менгу с Хубилаем. Не сомневаюсь, что они как раз сейчас досаждают твоим нукерам.
Угэдэй изящно нахмурился. Перебраться Тулуя во дворец он попросил ради его же безопасности. Известно по меньшей мере о двух заговорах против младшего брата, но рассказать ему об этом Угэдэй рассчитывал наедине. Он поглядел на Тулуя, и тот сразу опустил глаза. Да, Сорхахтани явно из тех женщин, которым не откажешь.
— А что остальные ваши сыновья? — спросил Угэдэй брата. — Они разве не с вами?
— Я услал их к двоюродному брату. Он сейчас откочевал на запад, будет несколько месяцев заниматься рыбалкой. Так что принятие клятвы они пропустят, но потом по возвращении принесут ее как подобает.
— Вон оно что. — Угэдэй сразу же все понял. Что бы ни произошло, хотя бы пара его племянников уцелеет. Возможно, это Сорхахтани надоумила мужа, как обойти приказ прибыть во дворец всей семьей. Что ж, может статься, такая предусмотрительность вполне уместна в столь смутные времена.
