Говорить о «возможности» ее сложения следует потому, что организация централизованного управления большими массами людей, живущих на обширной территории, стоит – как уже неоднократно подчеркивалось – дорого. В доколумбовой Америке именно населению Центральных Анд удалось овладеть наиболее богатыми источниками природных ресурсов. Именно поэтому именно здесь, и только здесь, оказался достигнут имперский уровень организации. Однако и при наличии достаточной энергетической базы соответствующие политические институты не могли сформироваться внезапно, на пустом месте – для их появления нужны были время и опыт. Этот опыт постепенно накапливался по мере того, как непрочные политические объединения уровня вождеств уступали место древнейшим государствам I тыс. н.э. Затем он был основательно переработай в царстве Чимор в первой половине II тыс. н.э. и лишь затем использован инками.
«Необходимость» появления империи была обусловлена самой логикой политического развития, приводящего к формированию все более крупных и сплоченных коллективов людей до тех пор, пока ограниченность энергетической базы не ставит предел этому процессу. Как показывает мировой опыт, имперская форма организации общества оказалась хорошо отвечающей определенным историческим условиям – недаром империи на протяжении нескольких тысячелетий вновь и вновь возникали в разных районах мира. Подобные государства в периоды своего расцвета обладали одним неоспоримым преимуществом – мощной военной силой, поддерживая с ее помощью относительный мир и порядок. С другой стороны, само обострение изнурительной междоусобной борьбы в том или ином регионе обычно свидетельствовало о том, что мелким правителям было за что воевать – верховная власть и богатства ожидали сильнейшего. В этой связи уместно, быть может, вспомнить и о самой этимологии слова «император». В Древнем Риме обладатель этого звания был первоначально «повелителем войск» и окончательно превратился в законного монарха лишь тогда, когда римское государство уже приближалось к концу своего существования. Любая империя опирается прежде всего на военную силу, обеспечивая тем самым не только покорность подданных, но и определенное уважение в глазах того поколения людей, которое стало свидетелем возвышения мировой державы. Держава оказывается прочной в той мере, в какой доимперская эпоха ассоциируется в представлении большинства не со свободой, а с хаотическим безвластием. Имперская пропаганда сама формирует подобный образ прошлого, но в большинстве случаев здесь имеется и зерно истины. В частности, инки, установив свою власть в Андах, на первых порах высвободили те резервные ресурсы, которые не могли быть освоены в период междоусобной борьбы небольших царств и племен. Поэтому, рассматривая в дальнейшем различные негативные черты, которые характерны для империй, не станем забывать о достоинствах этих систем – иначе само появление и длительное существование имперских государств будет выглядеть историческим парадоксом.
Что же представляло собой государство Тауантинсуйю, возникшее примерно в XIII в., начавшее экспансию во второй половине XIV в., достигшее апогея развития в начале XVI века и рухнувшее в 1532 году, не сумев оказать достойное сопротивление горстке испанских авантюристов?
Отметим прежде всего еще раз, что инки, несмотря на все параллели со стадиально более поздними культурами, о которых уже шла и еще будет идти речь, принадлежат к древнему миру. Основной социальной ячейкой в Центральных Андах в инкское время оставалась крестьянская община. Провинциальная знать была тесными узами связана с группами этих общин, с сельским населением отдельных районов. Даже превратившись в государственных администраторов, бывшие вожди еще не утратили вполне своей роли местных этнических лидеров. Постепенно в Тауантинсуйю формировался общеимперский класс аристократов-курака, отличающийся от остального населения особой культурой и образом жизни, но знать в целом не противостояла крестьянам в качестве единственного, или хотя бы главного, собственника земли. В некоторых, более архаичных, чем перуанское, обществах – например, на Гавайях – классовое размежевание приобретало и значительно более резкие формы, чем в Центральных Андах.
