Теперь гул раздается у него в голове, а перед глазами возникает тоннель. В прошлый раз это случилось с ним на стадионе, когда ему со всей дури залепили в лицо футбольным мячом. Он слышит, как Гайдн бормочет что-то про Лидкомб и про Софи. Мол, видел каких-то ее друзей. Гонял с ними на скоростном катере. Она пыталась посадить его на лошадь, но ему было высоковато. А ее парень обхамил их с Филдингом. Она сказала, что он просто нервничает из-за ее отъезда в Штаты, потому что опасается потерять ее навсегда. Если она когда и вернется, он — ее приятель, — скорее всего, уже будет женат на какой-нибудь фермерше и заделает пару сорванцов, а за ней — за Софи — будет волочиться крутой калифорнийский мачо. Ну что поделаешь, это жизнь.
Олбан извинился и, шатаясь, побрел в туалет, оставив Гайдна удивленно хлопать глазами и спрашивать: «Ты что, объелся?»
Он долго сидел на унитазе, обхватив голову руками.
Ему необходимо было уйти куда-нибудь из дому. Спустившись вниз, пока взрослые еще не отобедали, он сказал, что хочет немного проветриться (это вызвало несколько любопытных взглядов, но не более того), вышел в сад, перемахнул через ограду, потом двинулся по переулку и через два перекрестка очутился в непроглядной темноте Ричмонд-парка. Он лежал на траве и разглядывал небесный пейзаж из грязно-рыжих закатных облаков. В той стороне, где был просвет, замелькали навигационные огни самолета. Прибывающего, конечно. Регулярное воздушное сообщение, так что братец Гайдн не угадал: ее самолет, направляющийся в Штаты, летел бы на запад, как идет трасса М4, в направлении Уэльса и Ирландии…
Хотя нет, — сейчас он уже рассуждал хладнокровно, — трансатлантические рейсы направляются на северо-запад, в сторону Шотландии. Два-три года назад, когда они летели в Нью-Йорк, он с боем отвоевал для себя место у иллюминатора, хотя Кори закатила дикую истерику, но самым веским его аргументом стало то, что она ведь все равно будет дрыхнуть большую часть пути, а он хотел расспросить обо всем, что проплывало внизу. Шотландия, пару раз ответил отец. Может, даже непосредственно Гарбадейл…
В любом случае Гайдн облажался. Они бы не услышали, как взлетает самолет Софи. Тот отдаленный гул, который проникал сквозь стены дома, самолеты производили при посадке.
Он закрыл глаза и повернул голову набок, дав волю слезам.
Чуть позже он с неохотой встал, чувствуя себя старым, измученным и разбитым, будто жизнь уже подошла к концу. У него не было никакого желания двигаться — так бы и лежал в теплой, душистой траве, слушал бы шум моторов, доносящийся с дороги и с неба, вдыхал ночную прохладу и оплакивал потерянную любовь, но всему есть предел. Его, наверно, уже хватились, зовут, ищут в саду.
Вернувшись в дом, он с облегчением заметил, что по саду не рыщет спасательная команда с фонарями. И никто не кричит его с заднего крыльца. Просунул голову в дверь столовой: сидят себе, смеются, курят. Да, все хорошо, никаких проблем. Как себя чувствую? Нормально. Они даже не поняли, как долго он отсутствовал.
Наверху самодовольный Гайдн побивал вертлявого нытика Филдинга в «Супербратья Марио».
— И вообще, что такое «тяжелые наркотики»?
— С чего это ты интересуешься, Берил?
— Да в новостях передавали. Только об этом и разговору.
— Может, героин, кокаин? — высказывает осторожное предположение Филдинг.
Он переводит взгляд на Олбана, тот переводит взгляд на Верушку, а она только усмехается.
— Это вы о чем? — спрашивает Юдора.
Время позднее, завтра с утра пораньше Филдинг повезет в Гарбадейл двоюродных бабушек Берил и Дорис, а Олбан с Верушкой поедут на ее машине. Сегодня заказали ужин в ресторане «Рогано», в центре города. Олбан заодно пригласил туда и Юдору, маму Верушки.
— И где граница? — интересуется Берил. — Я хочу разобраться — в цене?
— В годы моей молодости, — заявляет Дорис, — никто не разъезжал по заграницам, чтобы разобраться в себе. Люди дома сидели — и все было хорошо.
— Это мы о наркотиках, Юдора, — объясняет Верушка своей матери.
— О наркотиках? В самом деле? — уточняет Юдора и обшаривает глазами стол в поисках предмета беседы.
