— Честно говоря, нет, — признался Блейк. — Обо мне предпочли забыть. В особенности твоя бабушка. — Она сейчас вожак стаи, да?
— Уже давно, — согласился Олбан. — И в семье, и в фирме.
— У нас с ней полная взаимность, — сказал Блейк с некоторой грустью. — Впрочем, у меня здесь своя жизнь. Причем неплохая. Я преуспел. Не жалуюсь. Мне…
Тут завибрировал мобильник, лежавший между ними на низком столике из тикового дерева.
— Извини, — сказал он Олбану. — Да? — Немного послушав, он ответил: — Нет, меня это ни в коей мере не устраивает, даже отдаленно. Передай ему, что это просто оскорбительно. Мы обратимся в другое место. — Он еще послушал. — Да, и я тоже, а мои люди будут диктовать его людям, что делать. Так и передай: пусть только попробует. — Почти без паузы Блейк перешел, насколько понял Олбан, на беглый кантонский диалект и возбужденно говорил не менее минуты, а затем отрезал: — Так и сделай. Остальное потом. Удачи. — Он вернул трубку на столик. — Извини: сделка, должна вот-вот состояться или сорваться. Не могу отключить эту проклятую штуку. Ты-то пользуешься мобильником? Мне приходится постоянно держать его при себе, как и всем остальным, и зачастую это весьма кстати, но временами я начинаю его ненавидеть. Понимаешь меня?
— Прекрасно понимаю, — ответил Олбан. — Кажется, что все тобой помыкают.
— Вот именно, — кивнул Блейк и отхлебнул виски.
— Но иногда можно и отключить, — напомнил Олбан.
— Так-то оно так, — сказал Блейк. — Но тогда начинаешь беспокоиться, не пропустил ли что-то важное. — Он покосился на мобильник. — Пропади она пропадом, эта чертова штука.
Его взгляд устремился вдаль, на окутанный дымкой город. Тонкие черточки, которые при внимательном рассмотрении оказывались воздушными лайнерами, скользили по небу в сторону аэропорта, ныне удаленного от центра.
— Тебе сейчас сколько — тридцатник?
— Почти, — ответил Олбан.
Помолчав, Блейк сказал:
— А случалось ли тебе задуматься: к чему все это? — Он посмотрел на Олбана, который в ответ глянул на него, усомнившись поначалу, что Блейк говорит серьезно. — К чему суетиться? — Лицо его приняло скорбное выражение. Он опять посмотрел вдаль. — Наверно, к старости становлюсь брюзгой. Не помню, чтобы я в молодые годы задавался такими вопросами. Похоже, это подкралось незаметно, как и сердечная недостаточность. Тебя не посещают такие мысли?
— Какие именно: насчет бессмысленности бытия?
— Можно и так сказать.
— Крайне редко. В юности бывало. Студенты любят порассуждать на такие темы.
— Значит, я один такой, — угрюмо сказал Блейк и выпил еще.
— Вовсе нет, Блейк. У многих бывает такое ощущение, по крайней мере временами. Мне кажется, по этой причине так много народа обращается к религии.
Блейк кивнул:
— Я ведь опять стал молиться, подумать только! На самом-то деле просто разговариваю сам с собой. — Он покачал головой. — Глупо, в сущности. — Он взглянул на Олбана. — Мне казалось, к данному моменту я уже определил свои позиции. А выходит, что обманулся и вынужден снова обдумывать вещи, которые, как ты говоришь, можно было оставить за спиной в юном возрасте. — Он разглядывал стакан на свет. — Сдается мне, я похож на большинство: прожил жизнь, ожидая, когда она начнется, понимаешь? Как будто ждал разрешения от родителей, от Бога, от вожаков-сверстников или незнамо от кого, — чтобы наконец принять ответственность за свои поступки, за собственную жизнь. А разрешение не дается сверху, и постепенно — ну, постепенно для меня, за других не стану говорить: возможно, к ним приходят какие-то внезапные откровения, или озарения, или что там еще, — постепенно начинаешь понимать, что ничего другого не будет: прожил как прожил — оступаясь, или твердо шагая по жизни, или порхая по ней половину отведенного времени, — но это все, что у тебя есть, иного не дано. Из-за этого я чувствую себя обманутым. Иногда мне кажется, что я обманул сам себя, хотя и не понимаю, в какой момент мог бы пойти другим путем. Меня преследует мучительное желание сесть в машину времени, вернуться в прошлое и предостеречь себя молодого или по крайней мере кое-что посоветовать, но при этом я знаю, что он — то бишь я — вообще не понял бы, о чем толкует возвращенец из будущего. Решил бы, что это какой-то чокнутый свалился как снег на голову. Не стал бы его слушать. Не стал бы слушать себя.
