Цесарца упрекали, что в обрисовке Панкраца краски столь сгущены, что он перестает восприниматься как живой человек. Думается, что эти упреки неоправданы. В невежественной и бездуховной среде, где совершаются убийства, где все отношения строятся на обмане, рождение такого биопсихологического типа было совершенно закономерно. Цесарец создает не сатирический образ, хотя ему и присущи сатирические черты, поэтому он большое внимание уделяет биологической основе этого характера. В других случаях, как, например, со Смуджем, когда в нем, сыне торговца, просыпается голос крови и он покидает театр, этот мотив звучит вскользь. В характеристике Панкраца мотив дурной наследственности проявляется не раз, хотя он всегда увязывается с мотивом социальным. Однако в этом образе натуралистические тенденции особенно ощутимы. Цесарец хорошо знал и любил Золя, перевел его роман «Труд». В одном из писем он писал в этой связи: «Когда я сейчас читаю его вновь, а некоторые его произведения я до сих пор не читал, я убеждаюсь в колоссальности, в актуальной колоссальности этого писателя, и у меня возникает неодолимое желание написать о нем эссе… Сейчас его намеренно замалчивают, они имеют на то основания». Несомненно, французский писатель оказал воздействие на Цесарца своим страстным и одновременно скрупулезным изучением разлагающего влияния капитала на человеческие души, коверкающего все человеческие отношения. Золя оказал на него воздействие и своим бесстрашным изображением самых низменных страстей и отвратительных состояний, «тех мучительных сторон правды», — как назвал это свойство Генрих Манн в своей речи о Золя. У Цесарца влияние Золя чувствуется во все укрепляющейся приверженности тем принципам изображения, согласно которым человек рассматривается в комплексе социальных, психологических и биологических качеств. Там же, где он выделяет биологическое начало, он сознательно акцентирует внимание на бездуховности данного человека, его близости к животному состоянию. Таков «мужик с всклокоченными волосами и злым взглядом», измазанный блевотиной пьяный Краль. Таков и изящно одетый лощеный Панкрац, который уколом иглы будит спящую служанку. Таков и капитан Братич в первом варианте концовки романа, когда он после всех своих громких рассуждений о благородстве коммунистического идеала, о справедливости и о своем желании начать новую жизнь даже не идет, а крадется в публичный дом. Это была последняя точка в характеристике обоих персонажей, сначала поданных как антиподы.
Действительно, капитан Братич появляется в романе как представитель той части интеллигенции, которая понимает несправедливость современного общественного устройства, обладает многими привлекательными чертами и все же оказывается среди пособников врагов народа. Казалось бы, что общего между книжником и добряком Братичем и садистом и невеждой Панкрацем. Но это общее есть. Один охотно, а другой по принуждению служат одному и тому же режиму. Первым эту мысль высказывает Панкрац: «Послушайте, капитан, что бы вы ни говорили, а от меня вы недалеко ушли!» Он поясняет ошарашенному этой мыслью капитану, что из-за своей слабости и нерешительности тот никогда не уйдет в отставку, не женится на любимой женщине иного социального положения, что он донес бы на демонстрацию, не опереди его Панкрац. Правда, не по собственному желанию, а выполняя полученный приказ. Появившись однажды, эта мысль неотступно будет преследовать Братича, возвращаясь к ней, он будет то соглашаться с ней, то ополчаться против нее.
Понимая, что конец романа еще больше закрепляет именно сходство капитана с Панкрацем и усиливает пессимистическое звучание произведения, Цесарец в 1934 году пишет для предполагаемого чешского издания второй вариант заключительной сцены романа. Этот вариант был опубликован в Югославии только в 1959 году. Автор существенно изменил в нем идейную тональность образа капитана, а тем самым и соотношение сил в романе в целом. Капитан встречает двух коммунистов — участников демонстрации — и под влиянием разговора с ними соглашается распространять рабочую газету среди солдат. Приняв наконец решение, с кем он, Братич, по словам писателя, почувствовал себя, «несмотря на свои слабые силы, частицей армии, сражающейся за правду».
