Ну вот и все...
Ланире отвернулся. Его состояние выдавала только нездоровая бледность и закушенная губа. А когда его выволокли из конюшни, вовсе стало не до бывшего друга. Герхард исподтишка резко двинул ему кулаком в живот. И прошептал на ухо: «Вот сейчас - рассчитаемся».
От внезапной боли и унижения на глаза навернулись слезы. Резко зажмурившись, Лан вырвал локоть из захвата и зло, рукавом, вытерся. А когда открыл глаза, первое, на что наткнулся взгляд - лавка посреди мощеного камнем двора. Скоты! Вытащили на видное место, постарались!
Старые слуги, уже собравшиеся в отдалении, зашептались. Послышалось: «Он же дворянин».
- Я что, не имею права? - с вызовом сказал Дан, который к тому моменту уже вышел из конюшни. В эту секунду он мгновенно превратился из умудренного властителя в обиженного мальчишку, проверяющего мир на свои права.
- Имеете, - с подобострастным поклоном сказал Юри, - но даже несовершеннолетнего дворянина, если его наказывает не отец и не опекун, можно высечь только в суде...
- Это всего лишь младший конюх. Эй, чего встали! Почему он еще не на лавке!
Скамья правосудия - так громко и пафосно называлась простая деревянная лавка, к которой всегда привязывали для наказания провинившихся в замке слуг.
И снова накрыло пониманием, что это все не игра, не шутка… Но Лан даже головы не повернул в сторону Даниэля. Хотя где-то там, в самой глубине тот мальчишка, которого сейчас жестоко предавал лучший друг, все еще не верил, все еще ждал - вот сейчас… пусть даже засмеется. И скажет, что все это глупый розыгрыш.
Чужие липкие руки шарили по одежде и Ланире едва не вывернуло наизнанку. Почему же он позволил этой мрази так с собой обращаться? Зачем, ради чего?! Ради кого?!
Теперь поздно задумываться. Его держали так крепко, что синяки останутся, и хорошо, если от усердия руки не вывихнут. Тот, что справа - Лану было все равно, кто это, он даже головы не поворачивал - так старательно заламывал жертве руку, что резкая боль в плече отзывалась звоном в ушах и сладостью во рту.
Даниэль молча наблюдал со своего места за суетливыми приготовлениями. И ухмылка его из насмешливой переходила в злорадную. Когда Лан уже был растянут на скамье, их глаза снова встретились. Этот привычный молчаливый диалог, разговор взглядов. Поединок взглядов!
“- Ну что, понял, наконец , кто тут хозяин?”
- А не пошел бы ты… мне ты не хозяин!
- Значит, пощады просить не будешь?
- У ТЕБЯ?! Ни за что!
- Ну, ты сам напросился…”
- Всыпьте ему как следует! - в голосе Даниэля вылилась вся та злость и ярость, которые бушевали внутри. Он покраснел и гневно раздувал ноздри. Этот безмолвная перепалка, эта невозможность согнуть, подчинить, привела его в такое бешенство, что даже те ростки сомнения, что еще были где-то в глубине души, оказались выжжены под корень. Этот чертов упрямец брал над ним верх! Даже сейчас! Нет, он сломает, сломает эту проклятую гордость! Если не хочет просить прощения, будет просить пощады!
Герхард постарается, его и просить не надо, вон, так и горит азартом...
- Бейте, пока не заорет!
Лан чувствовал, как с него стягивают одежду - обычные штаны для грязной работы, как Винц крепко держит его за кисти рук, а кто-то так же крепко прижимает уже голые ноги. Это было так унизительно, что даже страха не осталось.
- Я принял замечательное решение, господа, - теперь в словах герцога звучал злой смех, - Я превращу твою жизнь в настоящий кошмар, ничтожество! Упрямый мальчишка! - Даниэль швырял словами в жертву.- Последнее слово все равно будет за мной! Итак, любезные каи… - герцог внешне почти успокоился. И только нездоровый блеск в глазах выдавал, что это не так. - Только не бейте его по спине, я не намерен лишиться работника на конюшне на ближайшие дни,- и кивнул, - приступайте!
Лану было уже почти все равно. Пусть хоть убьют. Главное молчать, терпеть и молчать! Он вывернул голову и вцепился зубами в грубую ткань рукава. Во рту стоял привкус горечи и пыли от старой куртки.
В последнюю секунду возникла заминка. Все знали, что Лан когда-то был лучшим другом герцога. Фавор взбалмошного правителя непредсказуем: низвергнутый любимчик всегда может вернуться наверх и вспомнить, кто больше всех усердствовал при наказании.
