Все чаще императрица вспоминала, какое развитие событий предрек Идигер в случае ее бездействия. Как ни проклинала Ксаннея хишимерского жреца, все же приходилось признать, что его слова оправдываются. Уже не первый раз за последние дни пальцы Ксаннеи нащупывали кисет с ядовитым снадобьем, спрятанный под одеждой, но императрица не решалась последовать совету Идигера и пустить зелье в ход. Ей вовсе не было жаль падчерицу – не будь она царевной, Ксаннея давно бы уже нашла возможность избавиться от соперницы менее изощренным способом. Уж чего-чего, а профессионалов, владеющих ремеслом ночных убийц, хватало и в Отоммосо, и в самом дворце. Но Немея являлась дочерью императора, и этого было достаточно, чтобы задуматься о возможных последствиях таких крайних мер. Императора Нокатотоса вряд ли можно было назвать сильным и властным правителем, но упрекнуть в бесхребетности и слабоволии точно было нельзя. Импульсивный и вспыльчивый, он растоптал бы любого, осмелившегося нарушить его благополучие и душевный покой. Смерть любимой дочери могла не только повергнуть Нокатотоса в уныние и апатию, но и привести к вспышкам неконтролируемой ярости и жестокости.
Опасаясь самого худшего, Ксаннея всерьез начинала задумываться: а не подсыпать ли зелье хишимерского жреца самому императору? Но это ни на шаг не приблизило бы ее к заветной цели, лишь упрочило бы положение соперницы. Ведь трон займет не она, а Немея, и Икестос, без сомнений, предпочтет ложе наследницы трона, через которое и сам станет императором. Вот если бы Нокатотос покинул этот мир вслед за дочерью…
Послышались легкие шаги. Императрица обернулась. По тропинке сада, выложенной мраморными плитами, шла молодая служанка. Девушка несла на серебряном подносе блюдо с фруктами и кубок с вином.
– Стой! – приказала Ксаннея.
Служанка послушно остановилась и склонила голову.
– Куда ты идешь? – спросила императрица.
– Царевна Немея потребовала принести ей вот это, – ответила служанка, взглядом указав на поднос, который держала в руках.
– Поставь сюда! – приказала императрица, указав на легкий плетеный столик, стоявший неподалеку. – Ступай, позови музыкантов. Мне скучно. Отнесешь потом.
Служанка недоуменно взглянула на госпожу и пролепетала:
– Но царевна ждет…
Ксаннея нахмурилась и прикрикнула:
– Тебе повторить?!
– Прости, госпожа, – поспешно извинилась служанка, выполняя приказ.
– Пошевеливайся! – снова прикрикнула императрица.
Поклонившись, служанка поспешно удалилась. Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто ее не видит, Ксаннея извлекла на свет кисет с отравой хишимерского жреца. От волнения руки императрицы дрожали. Трясущимися пальцами она кое-как развязала шнурок и раскрыла горловину. Императрица осторожно поднесла кисет к кубку и на мгновение замерла, колеблясь. Рука Ксаннеи непроизвольно дрогнула – несколько желтых крупинок упали в кубок и мгновенно растаяли.
– Быть посему, – прошептала Ксаннея.
* * *
Демилий очнулся оттого, что чья-то ладонь зажала ему рот и нос.
– Тихо, – услышал он шепот.
Скосив взгляд, юноша увидел над собой Хорруга.
Посольский караван прибыл в Хорум минувшим вечером. Большая часть воинов Икестоса разместилась на ночлег в крепости в большом зале над конюшней. Здесь же у стены бросили связанных пленников.
Хорруг убрал свою ладонь с лица юноши и перерезал путы на его руках.
– Как ты освободился? – удивленно прошептал Демилий.
– Молчи, – потребовал Хорруг. – Выбираемся отсюда.
Он помог юноше подняться на ноги. Демилий огляделся. Ногарские воины спали, беспорядочно расположившись на полу и укрывшись плащами. Сидевший у очага ногар, привалившись боком к куче дров, уставился в огонь невидящим взглядом – из его горла торчала щепка.
Демилий не решился ничего спрашивать. Хорруг жестом поманил его за собой. Оба осторожно пробрались мимо спящих воинов к выходу. Хорруг толкнул створку дверей, широких, словно ворота. Снаружи на страже стояли два воина. Напав сзади, Хорруг перерезал горло одному из воинов, затем мощным броском пронзил сердце другому. Все произошло в считанные мгновения, стражи не успели даже вскрикнуть.
