Для рубежа! XVIII и XIX веков такая перспектива была вполне утопической. Она не согласовывалась ни с реальными взаимоотношениями конфессий, ни с религиозно-политической ситуацией в Российской империи. Но именно такая перспектива явственно следует из тех законов и норм, по которым Орден существовал при Павле, из тех реформ, которые он проводил, — а взгляды Павла I на церковь несомненно были отмечены утопизмом. Ему, твердому в православии, глубоко импонировали духовная открытость, религиозное сотрудничество через конфессиональные барьеры, апелляция к христианскому единству. Знаменитые заявления Павла о том, что он близок к католицизму, говорили не о конфессиональных колебаниях императора, а о его понимании природы церковных разделений.[40] Сотрудничество христианских конфессий, каким оно виделось Павлу, должно было ориентироваться не на утрату специфики, религиозной сущности участников, а на раскрытие еще не изжитой в расколах духовной общности. Одним словом, взгляды Павла I были ярко экуменическими — в том смысле, в каком это слово употребил бы полтора столетия спустя папа Иоанн XXIII.
«Экуменизацию» Ордена при Павле часто рассматривают как выведение иоаннитского союза из-под какой бы то ни было духовной и канонической юрисдикции, а такие горячие головы, как Туре-Пишель, даже распространяют эту формулу на допавловский период.[41] Эти воззрения абсолютно нереалистичны: они просто не соответствуют очевиднейшим фактам. Ближе к истине был активный соавтор реформ нунций Лоренцо Литта, расценивавший российские нововведения как ведущие к образованию двух разных, лишь формально-юридически связанных структур, существующих в различных духовных иерархических системах, — основной части Ордена и его русской ветви.[42] По сути дела Литта уподоблял изменения в Ордене аналогичным уже упоминавшимся установлениям великого магистра Пинто де Фонсеки в отношении брандебургских протестантов. Весьма вероятно, что позиция Литты (не способная, кстати, объяснить присутствие некатоликов в общеорденской администрации) отражала стереотип рассуждений, характерных для многих ветеранов Ордена. Но сам августейший автор реформ и нововведений понимал их совершенно иным образом; об этом позволяет судить хотя бы та настойчивость, с которой он добивался от Пия VI, а затем от Пия VII, признания своего магистерского сана.[43] По мысли Павла, Орден как духовное объединение членов разных конфессий был обязан войти в одновременное подчинение разным иерархиям на основе их согласия.
Сегодня смешанные духовные общины стали экклезиологическим фактом для основных христианских исповеданий; по большинству современников Павла I такое построение казалось абсолютно химерическим. Отсюда и убежденность многих авторов — как критиков, так и апологетов — в полном обмирщении тех частей Ордена, которые приняли реформы Павла, в полной подмене церковного начала политическим.
Некатолические структуры, некатолическое руководство в католическом монашеском ордене — с точки зрения канонического права это действительно институциональное «чудище обло», абсурд и вызов. Но каноническое право по преимуществу внутриконфессионально, и едва ли мы можем вполне довольствоваться простой апелляцией к нему в рассмотрении «русского» периода Ордена. Это — одна из причин, побуждающих меня говорить о Павле I как о действительном великом магистре. Невозможно оценивать межконфессиональные контакты с точки зрения канонического права. Но нельзя и оправдывать этими контактами неканоническое поведение. Темной стороной орденского правления Павла являются нарушения церковных норм, ценой которых проводился эксперимент.
Император Павел I не был специалистом в области церковного и орденского права, он полагался на советы приближенных и друзей, а еще больше — на интуицию, на свое понимание христианства, рыцарства, собственного личного долга. Со своей стороны, многие госпитальеры, признавшие Павла великим магистром, подчинялись ему без охоты и одобрения, не задумываясь над новшествами и попросту рассматривая их как политически неизбежное зло. Активными и пассивными участниками преобразований было совершено множество неосторожных шагов, выражено — или скрыто — много недовольства. Было много взаимного непонимания. Действительной ломки госпитальерских устоев было гораздо меньше.
