— Не вспомните, где и когда?
— Пару раз я его с нашим видел, — сказал Хрипко.
— Это с кем же — нашим? — уточнил Турецкий. — Вы же знаете здешние порядки. Тут нужны имена. Вы хотите сказать, что речь идет именно о человеке, который приказал вам убрать вот этого гражданина?
— Ну верняк, начальник! Он же сам всю мокруху нарисовал, ну, то есть план нам выдал — когда подъехать, где стоять без шума. А когда вот он пошмаляет, тут же с ходу сыпануть по нему из «узяхи» — и по газам.
— Ну а вы, Нелюбин, что на это скажете? — спросил Золотов.
Нелюбин долго молчал, глядя на «быка» в черной майке, обтягивавшей его мускулистые плечи и руки. И Турецкий уже решил, что он снова не удостоит его ответом, но Нелюбин вдруг медленно, чеканя каждое слово, проговорил:
— Пусть назовет имя. Кто их послал.
— Законный вопрос, — повернулся к мордастому тяжеловесу Хрипко Золотов и перевел взгляд на Нелюбина. — А разве вы, Павел Петрович, еще не поняли?
Но Нелюбин повторил:
— Пусть скажет имя!
— Говорите, Хрипко! — приказал Золотое, и Хрипко произнес:
— Адмирал.
И он, кажется, не успел еще договорить это слово, как Александр Борисович быстро вытащил фотографию из-под стопки листов-формуляров.
— Вы имеете в виду вот этого человека? Его вы называете Адмиралом?
— Ну да, его. Это он, Адмирал...
— Вы не ошибаетесь? Тогда попрошу назвать его полное имя, — уточнил Золотов.
— Это Клемешев Геннадий Петрович, — глухо сказал Хрипко.
Турецкий быстро перевел глаза на Нелюбина. Тот, сильно подавшись вперед, с какой-то жуткой, окаменевшей улыбкой смотрел на фотографию, лежавшую на столе.
— Повторяю, Нелюбин, — громко и отчетливо сказал Золотов, — гражданам Хрипко, Шкварину и Петрову вас «заказал», то есть поручил убить, хорошо вам знакомый Клемешев Геннадий Петрович, он же Юрасов Сергей.
— Так, значит, вы... — прошелестели серые губы Нелюбина, — значит, вы...
— Да, Нелюбин, — сказал Турецкий, — мы смогли сделать это. А посему мой вам совет — рассказать нам все о человеке, который и бровью не повел, приговорив вас к смерти. Да очнитесь вы, Нелюбин! У вас же такая голова!
— Да какая разница? — сказал Нелюбин. — Все равно мне «вышка». Без вариантов. Слишком много всего.
— Скорее всего, именно так, — кивнул Турецкий и жестом руки приказал конвоирам увести троих, которые были больше не нужны. И когда те скрылись за дверью, продолжил: — Действительно, много, непомерно много всего... Вы небось уж и сами со счету сбились, сколько жизней на вас... Но ведь знаете, какая теперь жизнь — все может быть.
У нас уже мораторий на смертную казнь. Вот-вот она совсем должна быть отменена. Или Президент вдруг возьмет да и помилует вас. А ведь тут... чеченцы... Вы же видели сегодня подследственного Иссу Арсланова. И ведь он не один... И у них к вам, я думаю, много счетов... Я не пугаю, но такова объективная реальность.
— Что вам надо? — спросил Нелюбин.
— Мне нужен Клемешев-Юрасов, — сказал Турецкий. — Весь, с головы до пят. Все, что вы знаете о нем, от начала и до конца. Думаю, вряд ли есть смысл хранить тайны человека, который только по чистой случайности не вывел вас в распыл.
— Ладно, — сказал Нелюбин. — Ваша правда. Давайте записывайте... пусть и он получит свое. Видно, пора...
Допрос Нелюбина завершился около пяти часов вечера, и Турецкий чувствовал ту радость победы, которая была самым нужным и самым дорогим в его работе. Теперь он знал о Клемешеве уже все.
Нелюбин не стал щадить ни себя, ни того, с кем был связан столько лет, еще с афганских времен, и с кем после, когда они снова встретились здесь, на степногорской земле, продолжил то, что было начато еще там, в середине восьмидесятых.
Нелюбина препроводили в камеру под усиленный надзор, а Турецкий выбрался наконец на улицу из душного кабинета и широко вздохнул, глядя на город, на реку.
Он был спокоен. Он знал, что Клемешев находится под неусыпным наблюдением, что его постоянно держат в поле зрения и люди Коренева, и люди Грязнова. Уйти от них было невозможно, как нельзя было ему ускользнуть из города, ибо теперь у него не было уже другого выхода, как либо пытаться вырваться из Степногорска, либо наложить на себя руки, либо явиться с повинной и отдаться на волю властей.
