— Позвольте, позвольте! У англичан, у французов простор океана, а Балтика сосуд замкнутый. Как же нам угодить королю Георгу? Пребывать на самом дне сосуда и в одиночестве? Ясно ли я выражаюсь?
— Вполне, мой принц. Но мы обеспокоены… Каков же следующий шаг России? Вы стремитесь усилить Голштинию. Требуете для Карла Фридриха Шлезвиг. Да, провинция спорная… [57]
— Грубо захваченная, мсье.
— Не отрицаю… Но Англия гарантировала владения Дании, этого не изменить.
— Значит, и Франция тоже?
— Наш альянс с Англией при любых обстоятельствах сохраняется. Русских это раздражает. Кампредон, скажу по секрету, в отчаянии. Договор висит в воздухе, всё упирается в Шлезвиг. Для Дании кусок земли существенный. Она в клещах, а вы ещё понуждаете её отменить зундскую пошлину. Но платят все суда, идущие через пролив. Мы не протестуем.
Бурный, негодующий жест. Из рукавов сюртука выбились, распушились манжеты — пена валансьенских кружев. Щёки шевалье розовеют, он увлечён беседой. Приватная, ни к чему не обязывающая, она позволяет лучше понять Россию, соперника, во многом загадочного. Меншиков отхлёбывает из чарки крошечными глотками, спокойно.
— Дания нам должна, мсье, — сказал он. — От шведа кто избавил? Мы, мсье.
Кружева грустно опустились.
— Очевидно, лев считает себя образцом великодушия. У газели другое мнение.
— Это вы — газели? — прыснул светлейший. — Вы и англичане? Ой, умора!
Распотешил и гостя. Затем притихли. Шевалье, насытившись мясом, общипывал артишок.
— Сегодня снят, — пояснил хозяин, — в собственной оранжерее.
— Мир, в котором мы живём, жесток, дорогой мсье. Сошлюсь на Сааведру [58].
«Идеи христианского политического правителя», книга из библиотеки казнённого Алексея. Меншикову читали отрывки, запоминал дословно.
— Суверен, который не заботится о расширении своего государства, весьма рискует. Соседи постараются сократить. А по-русски говоря, с волками жить — по-волчьи выть.
— Горе нам, — отозвался гость. — Мы плохие христиане. Но, может быть, путём взаимных уступок… Если бы Карл Фридрих взял компенсацию за Шлезвиг…
— Спросите его!
— Э, дело дипломатов!
«Сытно я накормлю свой дом», — дочитал ла Мотрей. Аппетиты, аппетиты., опустошённое блюдо убрали, появились фрукты. Апельсины, персики в феврале…
— У нашей государыни, мсье, есть забота… Смею думать, более важная для неё, чем Шлезвиг.
— Любопытствую.
— Судьба Елизаветы.
— Она прелестна. Ваш посол Куракин [59] носится с портретом. Старик с ног сбился… Впечатление у всех наилучшее, но король ведь помолвлен.
— Это прочно?
— Что прочно в бренном мире! — ответил ла Мотрей, пожав плечами. — Король очень молод, жениться не спешит. Речь может идти, как мне представляется, скорее о принце крови.
— Речи, мсье, — и улыбка Меншикова погрустнела, — текут как вода.
Подан кофе — манером европейским, без заедок. Сервиз на двоих, серебряный, тончайшей чеканки — гость похвалил. Английский? Нет, московский, собственные мастера сработали. Улыбка светлейшего едва теплится. Смотрит в чашку, в словах тягостное сомнение:
— Ну, подписан договор. Велика ли нам прибыль? Все ваши трактаты с соседями мы должны признать и гарантировать. А что взамен? Наше побережье нам оставляете… Спасибо, сами защитим. А сверх того что?
— Выгод много может последовать. Укажу одну, мой принц. Безопасность на юге.
— Вы серьёзно, мсье? Султан возлюбит Россию? Он ваш друг, не спорю, но ему-то веры меньше всего.
— Напрасно. Я годами изучал Турцию. У меня другое мнение.
Султан в действительности миролюбив. Де Бонак [60] уговорил его без труда. Искра войны тлела в Персии, могла разгореться. Посол Франции вернулся в Париж, награждённый султаном и с орденом Андрея Первозванного. Демаркационная линия между армиями, турецкой и русской, проведённая де Бонаком, стабильна до сего дня.
— Страх перед турками необоснован, мой принц. Распространённое заблуждение. Сожалею, что и вы…
Шевалье залпом осушил чашку. Светлейший щурился, помешивая кофе.
— На юге тоже, дорогой мсье… Плоды в вашу корзину упадут. Политика Франции прозрачна. Подписан договор — и Австрия, ваш заклятый враг, перед Турцией в одиночестве. Мы в стороне… Султан двинется на Вену, а затем, благословите вы его или нет, — на нас. Выходит, мы в клещах… На западе предел ставите, на юге — турецкие пушки нацелены. Пощады, мсье!
