Долгое время он боялся во все это поверить. Но уже после третьего сеанса мучившие его не меньше полутора десятков лет боли совершенно прекратились, одышка исчезла, а главное — вернулось чувство уверенности в своих силах. И это было так неожиданно и ново, будто он проснулся от тяжелого долгого сна. Ему доставляло несказанное удовольствие быстро, без остановки пройти от дома до работы, подняться на четвертый этаж, перепрыгнуть через какую-нибудь рытвину или канаву. Он снова с радостным волнением встречал восход солнца, рождение нового дня, его не раздражали больше дождь, ветер или спустившийся с гор туман; даже его работа, которую он всего несколько дней назад клял как совершенно бесполезное, никому не нужное времяпрепровождение, обрела теперь вполне определенный смысл, он увидел, что приносит людям пользу.
Впрочем, где-то в самых сокровенных уголках души все больше пробивалось сознание, что дело здесь не только в неожиданном выздоровлении. Тропинина постепенно завладевала всеми его мыслями. Он думал теперь о ней и днем и ночью, и дома и на работе. И думал отнюдь не только как о прекрасном враче, избавившем его от тяжелого недуга. Услужливая память беспрестанно рисовала перед ним то бездонные, чуть затененные ресницами глаза, то мягкий изгиб тонкой, будто просвечивающей шеи, то узкую полоску груди, что, подобно лучику утренней зари, иногда мелькала в разрезе белоснежного халата. Да, дело было не только в избавлении от болезни…
Но вот наступил день последнего сеанса. В это утро он принес ей букет белых роз и коробку «ассорти». Она улыбнулась:
— Андрей Николаевич, не вы ли говорили, что врачу следует отказываться от подарков пациентов?
— Да, говорил, но… Я не просто пациент. И вы, Татьяна Аркадьевна… Вы не просто врач…
Брови ее удивленно приподнялись:
— Кто же я еще, по-вашему?
— Вы — женщина, Татьяна Аркадьевна. Удивительная женщина!
— Вот как! — она искренне рассмеялась. — Теперь я вижу, вы действительно подлечились.
— Да, к сожалению…
— То есть?
— Так больше у меня не будет необходимости заходить в этот кабинет.
— Ну и прекрасно, Андрей Николаевич! Я рада за вас. А в этот кабинет могут заходить и здоровые люди. Даже без всякой необходимости.
— Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Вы понимаете, что главный врач далеко не всегда может позволить себе такую роскошь. А вот если вы будете настолько добры, что согласитесь подняться со мной в воскресенье в горы, я буду очень признателен.
— Что же, — просто ответила Тропинина. — Я почти каждый выходной выбираюсь в горы и с удовольствием составлю вам компанию. Тем более я должна еще понаблюдать за вами.
— Ну, это, положим, лишнее. Ваша методика сработала безукоризненно. А кстати, Татьяна Аркадьевна, почему бы вам не поделиться ею с другими врачами, выступить, скажем, на совещании кардиологов?
— К сожалению, это совершенно исключено. Методика не имеет никакого теоретического обоснования. В меня просто вложили способность генерировать биотоки. Понимаете, вложили без всякого моего участия. Вложили… другие люди. Они же снабдили меня небольшим количеством радиоактивного вещества. Я чисто машинально сказала в прошлый раз, что это соли радия. В действительности это какой-то другой радиоактивный элемент. Что-то из трансуранов. Только с большим периодом полураспада.
— Вы так хорошо разбираетесь в этом?
— Немного…
— Но ваша методика…
— Теперь вы видите, что это за «методика». По существующим законам я даже не имею права пользоваться ею.
— Однако вы применяете ее.
— Лишь в исключительных случаях.
— Но дело ведь не только в методике лечения. А ваши приемы диагностики?
— И здесь я ничем не могу помочь. Просто мое ухо слышит больше, чем чье-либо другое.
— И это тоже заслуга тех «других людей»?
— Да.
— Но кто они, эти люди? Как их найти? Она лишь покачала головой:
— К сожалению, я не могу ответить на ваши вопросы, Я связана словом.
— Очень жаль. Вы понимаете, что это могло бы значить для массы больных?
— Да, но… Это все, что я могу вам сказать, — ответила Тропинина с глубокой грустью, и он понял, что больше не вправе расспрашивать ее ни о чем.
