— Тормози!.. — слышал я громовой голос деда. — Выворачивай!.. Прими вправо!
Я поднял голову, и от увиденного сердце мое сжалось. Наш надежный «Москвич» стремительно уходил боком на «К-700», целая колонна которых ехала во встречном направлении.
Гигантская машина желтого цвета, похожая на оживший и обезумевший дом, двигалась на меня. От тормозящих ее колес клубами поднимался черный дым.
Я задрал голову еще выше и почувствовал, как перехватывает дыхание. Прямо мне в лицо смотрели глаза, кажущиеся неразумно огромными за толстыми стеклами очков.
На мгновение я ощутил запах щей.
— Боже мой!.. — прокричала бабушка.
Страшный удар встряхнул нашу машину. Правую сторону моего лица окатило горячей, кипящей волной, заливающей глаза и уши.
Залетев под передние колеса гигантского трактора, наш красавец «Москвич» в одно мгновение превратился в жестянку и был смят как фантик. А трактор, продолжая поступательное движение, закатывал наш автомобиль под себя, словно засасывая в огромную мясорубку.
Я помню самое последнее.
Мама одним движением затолкала мое хрупкое тельце между сидений. Когда надвинулась темнота и мрак поглотил свет, она схватила мою голову руками, уткнулась лицом мне в затылок и налегла на меня, полностью закрыв собой.
— Все будет хорошо, любимый! — услышал я. — Все будет…
Я потратил так много слов! Я был тогда слишком мал, чтобы теперь суметь за одно мгновение описать то, что произошло так же быстро.
Страшный по силе удар оборвал мамин крик и отключил мое сознание. Словно я был телевизором, а кто-то выдернул шнур из розетки.
Когда я открыл глаза, кругом было сыро. Пол, на котором я лежал, мое тело, голова, лицо — все было мокрым и липким. Болели глаза, ноги, руки… Метрах в ста правее я видел федеральную трассу, по которой мы ехали, чтобы встретиться с бабушкой в большом городе.
Низенький грузовичок распластал двери, как ворона перед посадкой растопыривает крылья. В чреве этой вороны лежал я. Неподалеку, снаружи, бегал неизвестный мне мужичок. Он больше мешал, чем помогал. Лицо его было бледным, как прокисшее молоко.
Я лежал в крытом кузове, на спине. Вероятно, я был первым, кого вынули из-под трактора и перенесли в добровольно остановившуюся машину. Превозмогая боль, я поднял голову.
— Маша!.. Машенька!.. Маша!.. — рыдал дед, неся бабушку.
Вдвоем с водителем они затаскивали мою бабулю в кузов. Я наконец-то стер с глаз кровь, не прекращающую течь, и разглядел то, что боялся увидеть больше всего.
Мой мощный отец, шагая неуверенно, почти пьяно, нес на руках к грузовику маму.
— Господи, помоги, — слышал я его бормотание. — Господи, не дай ей уйти, спаси ее…
Я еще не осознавал случившееся. Но, вероятно, произошло что-то страшное, если мой отец обращался к тому, кого считал отсутствующим в этом мире.
Мы втроем лежали в кузове и тряслись от быстрой езды: мама, справа от нее бабушка, слева — я.
Я знал, чувствовал, что если мама сейчас повернется ко мне, то я увижу что-то такое, что перевернет… нет, зачеркнет всю мою будущую жизнь. Мама лежала спиной ко мне. Наши головы бились о пол кузова. Меня тошнило, трясло и превращало в ничто.
— Только не поворачивайся, мамочка, — то ли шептал, то ли думал я. — Только не поворачивайся…
Я боялся увидеть испорченную красоту этой рыжеволосой, зеленоглазой женщины, до сумасшествия любимой мною.
Но она повернулась, улыбнулась окровавленными губами, нащупала на полу мою руку.
— Нужно жить, любимый.
Я не знал, послышалось мне это, или мама на самом деле так сказала.
И пришла ночь.
— Вы уверены, что все происходило именно так, как вы описываете? — спросил я.
Я не притрагивался к рюмке уже давно, и коньяк во рту стал похож на вкус похмелья. Чтобы уничтожить его, я сделал глоток.
— Я помню все так, будто это было вчера. Каждый жест, любое слово… К сожалению, помню.
— Почему — к сожалению?
— Если бы не помнил, это уберегло бы меня от необходимости переживать все раз за разом. Это невыносимо.
— Потом вы, вероятно, оказались дома?
— Нет, я оказался в больнице.
Когда наступил день, я нашел себя в кровати. Голову подпирала тугая подушка, руки лежали поверх простыни. Я ожидал увидеть рядом маму или отца, как не раз случалось, когда я выходил из бессознательности во время пневмонии. Но вместо них на стуле, между кроватью и стеной, сидел незнакомый мужчина в белом халате. Заметив, что я проснулся, он взял мое лицо своей безразмерной пятерней и повернул влево, потом вправо.
