Я вздохнул. "Да. Ладно. Забудь об этом вопросе."
"Я о нем забуду. Но у меня есть вопрос к тебе, а ты можешь?" Он глянул на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.
"Итак, ты говоришь, что тело – это иллюзия, и стена – это иллюзия, но личность реальна, и ее нельзя остановить никакими иллюзиями".
"Не я это говорю. Это ты сам сказал".
"Но это так".
"Естественно", – подтвердил он.
"И как ты это делаешь?"
"Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже сделано, вот и все".
"Надо же, как все просто".
"Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было такого сложного".
"Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем несложно; это просто невозможно".
"Ты, наверное, думаешь, что если повторишь "невозможно-невозможно-невозможно" тысячу раз, то все сложное для тебя вдруг станет простым?"
"Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придет время мне это сделать".
"Поглядите только на него, он ходит по воде, яко по суху, и опускает руки от того, что не проходит сквозь стены".
"Но то было просто, а это…"
"Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества", – пропел он. "Не ты ли неделю назад плавал в земле?"
"Ну плавал".
"А разве стена, это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные нет?"
"Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон".
Он посмотрел на меня и улыбнулся. "Как только ты поймешь меня, придет пора оставить тебя на время наедине с самим собой".
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошел в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что, если бы сразу же повернул за ним, я бы тоже смог пройти сквозь нее. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твердого кирпича.
"Когда-нибудь, Дональд", – сказал я, – "когда-нибудь…", и в одиночестве пошел кружным путем к самолетам.
"Дональд", – сказал я, когда добрался до поля. "Я пришел к выводу, что ты просто не живешь в этом мире".
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где он учился заливать бензин в бак. "Конечно нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живет в нем?"
"Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет? Я! Я живу в этом мире!"
"Превосходно", – похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. "Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться".
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии; он был абсолютно серьезен. "Что ты хочешь сказать? Конечно же я живу в этом мире. Я и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты…"
"О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием". Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. "Ты уверен в этом. Ты живешь в том же мире, что и, например, биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета – от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложений для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-Йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан, "Флит", выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град… Сколько же, по твоему, человек живет в твоем мире? Так ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне доказать?" – он так быстро говорил, что начал задыхаться.
