В надежде на лучшую жизнь семья переехала в Мемфис, штат Теннеси. Но и тут было не легче. Они жили под постоянной угрозой голода, безработицы, болезней. Зато теперь Элвис оказался в нужном месте в нужное время — по крайней мере, в одном отношении. Если принять определение рок-н-ролла как черного ритм-энд-блюза, адаптированного для белых, то Мемфис являлся как раз той точкой, где сошлись оба ингредиента. Молодой человек, обладающий музыкальный слухом, имел здесь возможность услышать буквально все, что угодно — от непристойнейшего блюза до самой слюнявой сельской баллады. А у Элвиса был слух. Он внимательно слушал и впитывал все. В итоге это стало превращаться в серьезную проблему: он так много вобрал в себя, что мог петь в самых разных стилях и едва не сделался блестящим музыкальным пародистом. Его продюсер Сэм Филлипс не сразу обнаружил, что у Элвиса есть собственный стиль.
Элвис был нелюдимым ребенком. Возможно, это объяснялось тем, что его брат Джесси (они были двойняшками) умер при родах, и Элвис подсознательно ощущал одиночество. Понятно поэтому, что мать обожала своего выжившего сына, а он ее. Еще подростком он избрал свою, очень специфическую, манеру одеваться. У него было странное чувство цвета: он любил черные и ярко-розовые тона. Волосы у него были длинные (по тогдашним меркам), он смазывал их бриолином и зачесывал назад на манер «утиного зада». Лицо обрамляли легендарные бакенбарды.
Карл Перкинс, его современник, коллега и автор «Blue Suede Shoes», вспоминает, что своей индивидуальностью Элвис навлекал на себя насмешки окружающих: «Люди над ним смеялись… называли неженкой. Ему было очень трудно в те дни». А между тем, сам того не ведая, он культивировал имедж, который вскоре стала яростно копировать молодежь всего мира.
Петь он начал в церкви. Там он исполнял нечто вроде белого госпела. Ему нравилось наблюдать, как вдохновенные проповедники приводили свою паству в молитвенный экстаз, взвинчивая голос, хлопая Библией по кафедре и угрожая муками ада. Он учился своему ремеслу путем осмоса, вбирая через поры все это.
К 18 годам шофер грузовика Элвис Пресли уже почти созрел для новой роли. История встречи с человеком, сыгравшим роль катализатора в его судьбе, могла бы показаться выдумкой рекламной машины, если бы не была чистой правдой.
Элвис хотел записать на пластинку две песни и подарить ее матери на день рождения. С этой целью он пришел в маленькую студию в Мемфисе. Поборов робость, он толкнул дверь и оказался лицом к лицу с Марион Кайскер, секретаршей. Она позвонила шефу, и через несколько минут Элвис Пресли и Сэм Филлипс стояли рядом в студии записи — в первый, но далеко не последний раз.
Элвис спел «My Happines» («Мое Счастье») из репертуара группы Ink Spots и «That`s When Your Heartaches Begin» («Вот Когда Сердце Начинает Ныть»). Филлипсу показалось, что в этом голосе что-то есть — ничего такого особенного, просто некоторое своеобразие. Да еще с негритянскими обертонами.
Ничего сверхъестественного пока не произошло. Элвис был еще там, а Сэм Филлипс все думал о том звуке, который ему никак не удавалось перенести на пленку. Он пробовал Пресли на песнях самого разного стиля, и старательный парень, будучи хорошим подражателем, прекрасно справлялся с любым стилем.
Открытие уникального «звука Пресли» произошло в точности так, как это изображено в его многочисленных низкопробных фильмах. Разум подсказывает: не верь — однако столько людей подтвердило правдивость этой истории, что приходится верить.
Филлипс продолжал испытывать Пресли и наконец решил попробовать его на блюзе. Он выбрал песню Артура «Биг Боя» Крадапа (Arthur «Big Boy» Crudup) «That`s All Right (Mama)» («Все В Порядке (Мама)»). Они работали долго, но так и не смогли добиться того, чего хотелось Филлипсу. Объявили перерыв, отключили микрофоны. Теперь Пресли и его музыканты Мур и Билл Блэк могли передохнуть, однако Пресли не стал отдыхать, он был на взводе: взял гитару и, не стесняемый никакой аппаратурой, начал петь «That`s All Right». Голос его звучал легко и свободно, а тело двигалось в такт музыке. Мур и Блэк подхватили припев и все трое, как говорится, завелись. В этот момент вернулся Филлипс и, пораженный, застыл на месте. «Что это, черт подери?» — воскликнул он. Мур: «Не знаем». Филлипс: «Ну-ка, давайте все сначала. И не теряйте этот звук! Мы запишем его».
