– Скажите, – спросил нас некий строгий гражданин из числа тех, что признали советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции, – скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что, с ума сошли?
После этого он долго и сердито убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.
– Смеяться грешно? – говорил он. – Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!
– Но ведь мы не просто смеемся, – возражали мы. – Наша цель-сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода.
– Сатира не может быть смешной, – сказал строгий товарищ и, подхватив под руку какого-то кустарябаптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.
Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: "А паразиты никогда!”»
Значит, кто у нас в это время пишет четырехтомный, правда, роман на тему «А паразиты никогда», а именно: об истории русской революции? Кто у нас там описывает разнообразных кустарей-баптистов, сектантов, выдавая их, кстати, за стопроцентных пролетариев? И кто в это время задумывает выход журнала «Наши достижения»? Разумеется, Горький. Сама идея: «Наши достижения», которые сменили невинный сатирический журнал «Чудак» – именно Горький первый сказал Кольцову: «Хватит сатиры! Нам нужно говорить о наших достижениях!»
Обратите внимание, что в речи Горького на Первом писательском съезде (это уже значительно позже «Теленка») красной нитью проходит мысль: «Мы мОжем мнОго гОвОрить О наших пОрОках, нО мы сОвсем не умеем гОвОрить О наших превОсхОдных дОстижениях!». Не надо нам сейчас сатиры, нам надо научиться увлекательно говорить о том, как мы хороши.
Естественно, общим местом стала мысль о том, что злейшая пародия здесь содержится и на Маяковского. И, конечно, «служил Гаврила хлебопеком» – это жесточайший привет ему, именно лефовской идее, точнее, идее литературы факта, постановки искусства на службу жизни. Не говоря уже о знаменитом невежестве Маяковского, который, конечно, не написал бы «стремительным домкратом», но тем не менее он гордился тем, что над всем, что сделано, ставит NICHIL. «Книги, что книги?» Читал и перечитывал он только «Что делать?» да Базарова в «Отцах и детях», которого считал своим alter ego. И самое главное, что здесь появляется Хина Члек, которая уж совсем недвусмысленно отсылает к Лиле Брик.
Вопрос: а как же, собственно, совместить с этим восторженные, почти религиозные слова Петрова о том, что вот в этом пространстве тотальной иронии «единственным нашим ориентиром был Маяковский, отрицавший быт»? Да очень просто. Маяковский осмеивается у них в полном соответствии с заветами самого Маяковского: ничего святого, так уж ничего святого. И надо сказать, что Маяковский действительно не обиделся. Ну, может быть, потому, что он себя в Ляписе-Трубецком и не узнал.
При всем этом, при всей откровенно пародийной и издевательской сущности этих романов они восходят к еще двум чрезвычайно значимым архетипам. Мне уже приходилось говорить о том, что в основе каждого культурного мифа, в основе каждой национальной культуры лежат два эпоса: условно говоря, «Илиада и Одиссея» – эпос военный и эпос путешествия, странствия хитреца.
В основании всей послевоенной и, точнее, даже страшно сказать, предвоенной, межвоенной Европы лежит эпос Гашека с его Швейком, который сочетает в одном лице и Дон Кихота, и Санчо Пансу, который попадает в идиотские приключения, роман о котором оказался не окончен не только потому, что Гашек много пил и умер от цирроза, а он потому и пил много, что эта книга не могла быть закончена и он не понимал, чем она может быть закончена. Этот сатирический эпос выводил в никуда. Кстати говоря, может, это и к счастью, что он его не дописал, потому что дальше Швейк попал бы у него в советский плен и стал бы белочехом, а уж тогда книга точно не была бы переведена на русский язык.
Но самое интересное, что перед этим был «Дон Кихот. Почему «Дон Кихот»? Потому что «Дон Кихот» тоже глобальная пародия, потому что для Сервантеса Дон Кихот ни в какой мере не положительный герой. Дон Кихот – это идиот-идеалист, осмеиваемый битым жизнью старым Сервантесом за то, что он так отважно вторгается в чужие дела и всегда все рушит вокруг себя. Дон Кихот – это объект злейшей, ядовитейшей насмешки.
