Компания в шинке заметно напряглась. Что дальше‑то?
Вернулись слуги, принесли дорожные сундучки господ и длинные дорожные плащи.
Пожилой поднялся наверх, держа перед собой сверток. Когда господин вернулся обратно, то с трудом сдерживал торжествующую улыбку. И тут же кивнул своему молодому спутнику.
Тот поспешно полез в нагрудный карман и извлек красивый вышитый кошель.
Мужик с бельмом не стал ждать. Вырвав кошель из рук иностранца, он высыпал содержимое на стол.
Шинкарка ахнула. По столу раскатились золотые монеты, матово блеснув в свете лучины.
Двое из Залуцкого жадно пересчитывали монеты и не видели, как слуги иностранцев подобрались сзади.
Еще миг.
Мужик с бельмом надрывно охнул и схватился за бок, из которого потоком хлынула кровь.
Человек со шрамом стоял, раскачиваясь и держась за перерезанное от уха до уха горло. Еще миг — и они попадали на пол.
Старый домик заходил ходуном.
Слуги стояли, вопросительно глядя на господ. Пожилой, все с той же брезгливой миной, посмотрел на рассыпанное золото и сделал пренебрежительный жест.
Повинуясь ему, отталкивая друг друга, слуги бросились собирать монеты и запихивать за обшлаги рукавов, в карманы кафтанов и даже в рот.
Пожилой передал молодому сверток из Залуцка, обернулся к обмершей от страха шинкарке и бросил ей пару золотых, добавив при этом:
— Это вам за беспокойство, мадам.
Затем, повернувшись к слугам, строго произнес:
— Вы, двое, ведете себя, как свиньи, что собирают желуди. А ну, канальи, ite, misa ets![1]
Люди ушли.
Оставшись одна, шинкарка попробовала монеты на зуб, довольно улыбнулась щербатым ртом. Посмотрев на трупы, скривилась и плюнула в сторону двери:
— Снова за вами прибирать, песьи дети. Иезуитское отродье…
Щеки Савелия ласкал легкий теплый бриз. Где‑то совсем рядом раздавалось знакомое попискивание и урчание. Он нехотя открыл глаза, и перед его несколько удивленным взором предстал хорошо известный ему просторный вольер.
Прочно вцепившись коготками в проволочную стену вольера, на задних лапках стояли Лаврентий и Чика. Их блестящие глазки дружелюбно изучали Савелия, и оба зверька громко и радостно свиристели. Савелию даже показалось, что они приветливо улыбаются.
«Неужели узнали, чертенята?» — такова была первая непроизвольная мысль, пришедшая в голову.
Сидя в удобном шезлонге, Бешеный протянул руку и по очереди погладил свинок. Они тщательно обнюхали его пальцы, заверещали еще пуще и начали подпрыгивать на месте. В глубине вольера Савелий заметил еще два пушистых копошащихся комочка.
«Вот и потомство появилось», — довольно подумал он.
Но блаженное состояние — ласковый ветерок, милые зверюшки — продолжалось ровно мгновение.
Сверкнула молнией мысль: «Как он опять оказался на этом Богом забытом острове?» Последнее, что вспомнил Бешеный, — взрыв шикарного дома и быстроходный катер, уносивший их от дымящихся развалин. Он напряг память. На катере были еще инвалид и его девица. Савелий потайным ходом спас их из дома, в котором бушевала схватка непонятно кого и с кем. Припомнилось и то, как довольный Широши, обычно отвергающий алкоголь, предложил выпить по чуть–чуть за удачное завершение операции…
А дальше — полный провал.
«Ну сволочь Широши! Конспиратор чертов! Никак не может без своих дурацких штучек! Ну зачем он меня опять вырубил? Как будто я не знаю координаты этого проклятого острова! А вдруг он опять лишил меня возможности нормально ходить? — со злостью подумал Бешеный. — Ну, когда я ему устрою красивую жизнь».
Савелий рывком вскочил и сделал несколько шагов. Ноги безупречно повиновались ему. Он потянулся, размял мышцы и огляделся вокруг.
Между большим домом и хозяйственными постройками появилось уютное на вид бунгало, которого раньше не было. На открытой веранде в инвалидном кресле восседал спасенный им парень. Заметив, что Савелий смотрит в его сторону, он приветственно–призывно помахал рукой. Бешеный махнул в ответ и продолжил осмотр окрестностей.
Обычно на острове постоянно проживали человек двадцать—двадцать пять. У каждого были свои строго очерченные обязанности, и каждый занимался своим делом. Вместе они собирались только вечером, когда спадала жара, смотрели телевизор или видеофильмы и что‑то громко обсуждали на непонятном языке.
