- Мои ребята платят мне за аренду зала по 10 тысяч в месяц.
- Ой, тогда мне легче не ходить.
- Ладно, ладно, - поспешно вдруг сказал Михаил Михайлович. Приходи. Я тебе что-нибудь дам сделать для зала. Этим и рассчитаемся.
На том и порешили. Я сшил ему боксерский мешок для отработки ударов.
В один из моих первых приходов Павитрин, Сережа и я сидели у него на кухне. Сережа что-то рассказывал. Внезапно, не меняя своего тона, он для пояснения своей мысли перескочил на свой личный опыт. Едва он сказал слово "я", как Вадим забухал своим громовым кашлем. Я, не упускавший ни одного момента отношений, чуть не подпрыгнул, несмотря на полярность чувств, которые у меня этот кашель вызвал. Одним этим чувством была боль за Сережу, ничего не замышлявшего, рассказывавшего о себе. Отталкивание он чувствовал не хуже меня. Но с другой стороны я увидел угол понимания Вадима, который он бессознательно делал себе сам этим отталкиванием. Я вспомнил свое сжимание всякий раз, в течение четырех, и особенно двух последних лет, когда я пытался передать ему свой духовный опыт. Ничего сейчас не сказав, я решил дождаться следующего раза.
- Почему ты закашлял в тот раз, когда Сережа начал рассказывать о себе? - набросился я на него, - Он тона не менял, никаких отрицательных мыслей у него не было.
- А теперь подумай, - продолжил я, глядя на его недоуменное лицо. - Как можно передать свой духовный опыт иначе, чем рассказать о себе? Ты говоришь, что в моем присутствии ты начинаешь комплексовать. А что мне эти 2 года оставалось делать, когда я, не успев начать про себя говорить, получал негативы, полные уверенности в своей правоте? Что за отношение к человеческому "я"?
Сказать ему было нечего, и он принял мои слова на обдумывание.
Однажды во время моего провожания был затеян спор по правильности поведения. Я утверждал, что в любой ситуации виноватыми могут быть как оба, так и кто-то один. Сережа и Вадим мне утверждали, что правильным отношение может быть только в случае признания себя виноватым в результате любого конфликта.
-Ну, а если вечером с твоим отцом случилось несчастье, и ты идешь ему на помощь, а к тебе пристают гуляющие парни - кто здесь виноват?
-Ты, конечно. А почему ты до сих пор дома не поставил телефон?Это говорил не Вадим, а Сережа. Вадим же только с заранее взятым предубеждением ко всему, что скажу я, разве что не махал на меня руками и убеждал меня, что моя уверенность в возможной моей непогрешимости результат лишь моего несовершенства.
-А кем ты станешь, если постоянно будешь искать недостатки в себе, даже и в случае откровенной твоей правоты?
-Я останусь собой.
-Сомневаюсь.
Мнение, высказываемое ими, было их проблемой. Но проявляемое ими отношение уже касалось и меня. Тем более, что они оставались уверенными в моем "несовершенстве", что оставляло их свободными для сообщения этого под любым углом кому бы то ни было. Один же скрытый вопрос моего одноклассника, поинтересовавшегося у меня вопросом о моих отношениях с Вадимом, оставил чувствительный след в моей душе. Оставлять же откровенную глупость в их головах, могущую просто так, от нечего делать, продолжать приносить мне боль, было тоже глупостью. Но выразить я мог лишь несогласие с их доводами, сказав и утвердив свою точку зрения, что я и сделал. Но их отношение, понятно, не располагало меня к дружеским чувствам по отношению к ним и в первую очередь Вадиму, так как он претендовал на правильное понимание вопроса. Сережа же просто искренне выражал свою точку зрения.
Неправильность понимания и расстановки своих акцентов при поступках ближнего я вствечал на каждом шагу. Один парень рассказал мне такую историю.
Его жена позвонила к нему на работу и сказала, что заберет ребенка из детского сада домой сама. Обладая тонкой интуицией, уходя с работы, он все-таки решил подстраховаться и зайти в детский сад за ребенком. И сделал это не зря. Жена после звонка к нему прилегла отдохнуть и, заснув, спала до его прихода с ребенком. Он стал ее укорять за ее халатность и рассказывая это мне, этот пример он приводил, как ее действительное лицо.