Черная капля, наподобие кляксы, снявшись у Вадима с головы, нашлепкой вонзилась мне в правый висок. Теперь он смотрел подозрительно и отчужденно.
- Я в конце квартала оглянулся и увидел, что это были вы. Когда я проходил мимо вас, я почувствовал только что-то неопределенное, только несколько отличное от незнакомых прохожих. И я ничего плохого не думал о вас. Мало ли могло быть у вас причин меня не окликать. Я говорю это для того, чтобы отношения были чистыми (оправдывание он мог воспринять как отмазку).
Я не стал ему говорить, что от того, что он тогда меня не окликнул, я отходил несколько дней. Не столько от самого факта, а от острой боли, покрывавшей мою голову и верхнюю часть туловища, подобную той, которой в последний год заканчивалась каждая наша встреча.
Вадим отмяк.
Вскоре подъехал Трифон Сигизмундович с Сашей и Леной - женой Саши. Поздоровавшись, мы подсели к ним. Трифон Сигизмундович мог подвезти меня на обратном пути до дома. Я сел на первое сиденье напротив Саши, ведшего автобус, Вадим сел на самое заднее сиденье. Я чувствовал себя несколько неестественно от скованности. Но, привыкши к неестественности, я был в ней естественным. Словно окаменев, я смотрел немигающим взглядом на дорогу и на свое сознание, свой этот взгляд. Подъезжая к Сашиной работе, я почувствовал со стороны своего правого виска какое-то движение и увидел неприятную мне мысль. Я сделал движение вниманием, чтобы ее отогнать. Вадим на своем месте зашевелился. Я почувствовал прямую взаимосвязь между этим движением Вадима и своего внимания. Прислушавшись к его возможному взгляду на меня, я почувствовал будто не я смотрю на дорогу, а его взгляд сквозь меня смотрит на дорогу. "Он что, подобно Геллеру просвечивает мою голову, чтобы не пропустить моей негативной мысли в свой адрес?" - подумал я.
Саша вышел.
- Саша откланялся? -поддерживая их с Вадимом ироничную ноту отношений, спросил я Вадима, садящегося за руль, в тот же миг почувствовав, что я ее не вытягиваю. Вадим, что-то буркнув, тронул машину с места. Я почувствовал что-то неладное. Взглянув на него и на мои произнесенные слова, я увидел, как они покрываются отвратительной полевой оболочкой.
- Ой-ой-ой! - сказал я. - Я не то хотел сказать. Я хотел сказать - приказал долго жить? И пояснил: "Просто говоримое всегда имеет свойство возвращаться".
Павитрин заулыбался.
- Если ты услышишь какие-нибудь негативные мысли принимай божественное снисхождение ко мне прежде чем выяснять, что послужило причиной их возникновения. - Я надеялся устранить причину недоразумений и его влияния на меня, зная его.
- Да, я так зачастую и делаю.
- Ты ловишь мои мысли?
- Иногда бывает.
- А на расстоянии или при встречах?
- Хм, - засекретничал он.
- Ой, подумаешь.
Автобус подъехал к областной поликлинике. Павитрин вышел, озадаченный мной.
- Пока.
- Пока, до встречи.
Дальше мы поехали с Трифоном Сигизмундовичем. Он расспрашивал меня о моих ближайших планах, занятиях в свободное время. Расстались мы с ним, довольные друг другом. Этот день прошел у меня практически в безделье. Я сидел в эйфории, залитый легкими розовыми чувствами, и не хотел двигаться с места. Я дышал всей грудью и не мог надышаться. Все остальное казалось несущественным, так как дело стало двигаться. Время летело незаметно. Вечером я, сидя за столом и глядя в окно, приподнявшись сознанием к своду своей головы изнутри, вдруг коснулся названия книги, сказанного мной Вадиму. Утром, когда оно родилось во мне, я увидел его написанным маленькими буквами на уровне моего носа, то есть ниже моего сознания. Ниже меня. Сейчас же оно лежало на моей голове, то есть надо мной. Написанное большими розоватыми чувствами, они теперь несли легкое презрение к тому, что я поставил имя Учителя в название своей книги. Эйфория моя мгновенно прошла. "Так значит ему нельзя доверять, если он относится ко мне, как к психически больному". Что-то подсказывало мне, что он не совсем чист в моем попадании в больницу. И не только своим привычным отношением ко мне, в том числе и тем, которому можно найти оправдание. Я опять вспыхнул. Взором в себя я увидел силуэт Павитрина, впечатавшийся в мое поле таким, каким сегодня утром он сидел в автобусе. Мой взгляд прошел до него сквозь мой затылок по его взгляду, оставшемуся впечатанным в моем поле. Сейчас оно казалось застывшим. "Так, значит, ты все-таки сознательно используешь свои способности в отношениях со мной". Методом исключения, мысленно пробежав по фактам, в которых я однозначно мог исключить его влияние на себя, я оставил под вопросом единственный: в том, что я не могу ему доверять при таком его отношении после непонятного его воздействия на меня сегодня утром, равно как и на расстоянии. Пробежавшись по фактам, я сознанием свернул раскрывшуюся было в доверии к нему душу и теперь был в полной готовности ко всему. Я был на взводе по отношению ко всему Космосу. Если Павитрин при доверительных отношениях продолжает так ко мне относиться и как-то воздействовать на меня, в том числе дистанционно - неизвестно пока мне каким способом - просто через поле своей презрительной вибрацией, или своими сознательными ментальными способностями, которых он вполне мог достичь, о каком полном покое могла идти речь? Я пошел к матушке, сидевшей на кухне, и предупредил ее о том, что в отношениях с Павитриным, как в прошлом, так и в будущем, возможно все. Сам я и не собирался никак действовать, не определив точно механизма его воздействия. Матушке я это сказал на случай своей смерти, чтобы она знала кто в ней виновен.
