Впрочем, всё это никоим образом не объясняло того, что произошло с самим Ларссоном. Он ведь не получил новое тело, а просто омолодился и вернул утраченные колдовские способности. Если бы ему раньше сказали, что такое возможно, он бы счёл это глупой шуткой. Но коль скоро чёрная магия постигла тайну перевоплощения, то и омоложению не следует удивляться.
Только зачем это понадобилось? И кому? И что всё-таки означают шрамы на его запястьях? А может, они есть и в других местах?…
Ларссон стянул через голову нижнюю рубаху, которая была на нём, когда он очнулся, и снова посмотрел на себя в зеркало. А в следующее мгновение оцепенел от ужаса, глядя на левую сторону своей груди…
Вновь пришло воспоминание — на сей раз не забытое. Просто один эпизод из его прошлой жизни, теперь ушедшей навсегда…
Его сынишке, Эйнару Ларссону, семь лет. Он прибегает к отцу, весь в слезах, и жалуется, что скоро умрёт. Так ему сказали друзья: мол, у него возле сердца родимое пятно, похожее на восьмёрку. А это значит, что в восемь лет его сердце остановится.
Отец крепко обнимает сына, целует его в лоб и говорит:
«Не слушай их, они просто глупые. Эта родинка была бы восьмёркой, если бы стояла вертикально. Но она лежит на боку, а это совсем другой символ. Он обозначает самое большое на свете число. Ты будешь жить долго-долго и переживёшь всех…»
Когда Свен Ларссон бежал с Истры, похитив перстень Бодуэна и тем самым разоблачив себя, его сыну лишь недавно исполнилось десять. А стало быть, с тех пор прошло около шести лет — теперь он знал это наверняка. И точно так же знал, что никакого омоложения не было. Он погиб в авиакатастрофе, а потом, уже годы спустя, был воскрешён в теле, очень похожем на его собственное в юности. В теле, которое имело весьма примечательный знак на груди — родимое пятно, немного напоминавшее восьмёрку, положенную на бок, символ бесконечности. В теле родного сына…
— Эйнар, малыш… — простонал Ларссон в отчаянии. — Как же так?… Боже мой!..
Внезапно за его спиной раздался тягучий, ленивый голос:
— Ну, положим, тот, кого ты помянул всуе, тут совершенно ни при чём. К этому приложили руку силы несколько иной ориентации.
Преодолев оцепенение, Ларссон развернулся и увидел большущую рыжую лису, которая как раз выбиралась из-под кровати.
— Да уж, — проворчала она, — долго мне пришлось ждать, пока ты сообразишь, что к чему.
Колдовское чутьё подсказало Ларссону, что перед ним вовсе не волшебное животное, но исчадье ада — Чёрный Эмиссар. А из разговора, который он недавно вспомнил, следовало, что Велиал мог посещать земной мир в качестве Эмиссара.
— Ты?! — с ненавистью, испугом и отвращением воскликнул Ларссон. — Велиал?…
— О, нет, — возразил Эмиссар, усевшись посреди комнаты на задние лапы. — Я не имею сомнительной чести быть Велиалом. Неужто ты не узнаёшь своего повелителя? Разве тебе не ведомо, что из всех князей Нижнего Мира только я один предпочитаю звериный облик?
— Локи… — прошептал Ларссон. — Значит, это ты погубил моего сына?! Да я тебя… я…
— Ну и что ты сделаешь? — насмешливо спросил Локи. — Убьёшь меня? Так я сразу же вернусь. И буду возвращаться, пока ты не выслушаешь меня. Это во-первых. А во-вторых, не я погубил твоего сына. Тут постарался кое-кто другой. Угадай с трёх раз — кто. Ты видел свои запястья; видел, как они искромсаны. Эйнар резал себе вены с остервенением, резал до самой кости. Это была не первая его попытка самоубийства — и далеко не последняя. Твоей жене повезло больше — она умерла с первого раза.
Совершенно разбитый и уничтоженный Ларссон сел на стул и уткнулся лицом в ладони.
— Мария…
Он не любил свою жену, и она его — тоже. Их брак был заключён по расчёту и держался лишь на взаимном уважении. Но по-своему Мария была очень дорога ему, и известие о том, что её больше нет в живых, а тем паче — что она умерла из-за него, лишило Ларссона последних сил…
— Она оказалась плохой матерью, — безжалостно продолжал Локи. — Думала только о себе, бросила сына на произвол судьбы. А мальчишка страдал безмерно. Его несколько раз переводили из одной школы в другую, меняли ему фамилию, отправляли в захолустные командорства — но рано или поздно правда всплывала наружу и другие ребята узнавали, что он сын предателя. А ты ведь хорошо знаешь, как жестоки бывают подростки.
