— Да-а, — протянул мужик, затылок почесал огромной ладонью.
— Халеной сказалась, — со значеньем молвил Межата. Устинья так и всплеснула пухлыми ладошками, к губам прижала, глаза тараща — чур, чур, страх-то какой!
— А меня Солнцеворотом! — недобро глянул на парня Купала и кудри огладил, крякнув. — Девка, значит.
— Халена! — настойчиво повторил дружник.
— Ладно тебе! Иди ужо, без тебя чай разберем! — прикрикнул старшой. Парень затоптался, страсть, как уходить не хотелось. Вот откроет девица глаза свои распрекрасные, его увидит…
Купала так глянул, что Межата и думать про все забыл, вмиг за занавесь вынесло. Мерило на товарища сочувственно посмотрел, вздохнули оба недовольно: вот и честь добыли!
Они нашли, в городище принесли, а их, как молодь желторотую, вон гонят! Переглянулись и потопали, погрустнев, из терема, с княжьим десничим не поспоришь — лют дядька, спокою не даст.
А тем временем тетка место Межаты заняла, чтоб на девушку половчее глянуть, любопытство свое удовлетворяя, да так и ахнула:
— Батюшки светы!
До того лик пригож оказался — дух захватило! Это ж где такую красу взять, ежели не божьем тереме? Молоденька, личико белехонько, кожа словно светится, бровки ровные, черные, вразлет, ресницы длиннющие, подрагивают, вежи с посинетой, а волос черен, да короток, затылок видно, выя голехонька.
`Это какой же ахид на таку красу руку поднял? За что опозорил, спрашивается? ` — заохала жалостливо Устинья.
— Ну, чего закудахтала? Помогай, давай! — осёк тетку мужик, и начали они девицу раздевать. Верх-то быстро скинули — приподняли, черная кожанка с рук и соскользнула, только за ворот тряхнули, а остальное?
Купала опять затылок почесал — вот ведь удружил дух лесной! Девица, как ни крути, грудь вон рубаху безрукавную вздыбливает. Ему ли вдовому раздевать?
— Глянь, чего у голубки! — ткнула Устинья в сгибы на локтях. Дядька склонился — руки тонкие, белёхонькие, а на сгибах руда запеклась, синева растеклась и утыкано чем-то, словно шилом кололи. Выпрямился дядька, озлился на поганцев, сотворивших такое с лебедкой, и на тетку гаркнул:
— Рубаху сымай! — понимал, что от таких ран не помирают, а ежели квелая лежит, да без разуму, знать, где- то посерьезней болячка упрятана, не до стыдливости таперича!
Устинья рубаху стаскивала, подперев плечом безвольное тело, а Купала за обувку взялся, да не тут-то было. Не дается странный бот, хоть ты тресни, словно к ноге прилип намертво, уж и тетка на помощь кинулась, и так они его, и эдак, а не идет и все тут, только с ногой разве что? Осерчал дядька, рванул поболе и улетел к стене, спиной в брёвна с размаху врезался. Следом Устинья всем задом чуть не в лицо ему ткнулась, только понева холщевая взметнулась. Да брякнулась всем весом баба глупая об половицы, охнула.
— Да-а, видал сапог, да не тот! — брякнул Купала, подпирая спиной и плечами стену, разглядывая не виданную до селе обувку. В ладони повертел — мал сапожок да горазд и вычурен — где ж такой сробили, какой дока взялся? Устинья поднялась, охая, собрала вещички, на сундук у оконца кинула:
— Что дале, старый?
— Что, что? — забухтел мужик, поднимаясь да на голые ступни девицы заглядываясь — ишь, гладенькие какие, да ровненькие, мягонькие, наверное, как подбрюшек у жеребёнка.
И устыдился мыслей своих, глаза спрятал, чтоб тело белицы не видать, а все равно увидел, в жар кинуло:
— На живот вертай! Гляну! — гаркнул.
— У-у-у, охальник, глаза бестыжие! — взвилась тетка, наготу девичью прикрыла, подсадила, да так и ахнула — чего над горлицей утворили изверги?!
— Эва! — крякнул Купала, раны на вые разглядывая. По хребту, вдоль глубокий ровный след с двух сторон байрудой подернут.
— Чего расселась? Неси красно чистое да брагу! — приказал.
Тетка мигом за занавесь вылетела, звонко по половицам шлёпая, а Купала сел на лавку, прислонил к себе тело девичье, дичась, осторожничая — больно хрупка, косточки пересчитать можно, и все ранки рассматривал, чудилось, в нутрях раны что-то блёскнуло. Пригляделся — и вправду что-то есть, на железку схожее, глубоко, да в обеих ранках. `Разве ж ладно девку так-то? Это ж каким скверником сотворёно?! Ужель богов не страшились, женщину забижая? Тьфу, вереды бесстыжие! Вот и Халена! Как же! Допустили б боги такое будь и вправду Халена? Навряд`.
