Психологически расчет очень точный.
Петр I знает и о мечтательности сына, и о его привязчивости. И он не ошибся.
Уже отрекшийся было от мирской жизни, Алексей начинает мечтать, строить планы.
Преградой на пути в монастырь становится и Евфросиния — женщина, которую он полюбил…
Некоторые исследователи полагают, что Евфросиния была шпионкой Меншикова и «светлейший» подсунул ее царевичу, исполняя давно задуманный план.
Как бы то ни было, но именно Евфросиния отвлекает царевича Алексея от спасительных — речь идет не только о нравственном, но и физическом, политическом и даже историческом спасении — мыслей о монастыре.
Счастье сына, разумеется, не цель Петра I, а лишь средство достижения задуманного.
Едва только разгораются в мечтательном Алексее надежды на счастье — какой безжалостно-точный расчет! — курьер вручает ему новое письмо… Алексей немедленно должен ехать за границу или не мешкая отправиться в монастырь.
В самой возможности выбора и заключалась ловушка. Возможность бежать от деспота-отца, который — Алексей уже наверняка знал это! — и в монастыре не даст ему покоя, прельстила царевича.
Ловушка сработала.
Алексей принял решение бежать.
Хитроумный капкан защелкнулся…
Дальше — вынуть добычу из капкана — было делом техники.
В последний день января 1718 года Алексея привезли в Москву, а 3 февраля был оглашен манифест об отрешении его от престола и сразу же произведены аресты среди друзей царевича.
Еще проще оказалось добиться самооговора.
В петровских застенках применялись такие изощренные пытки, что и мужественные, не раз смотревшие в лицо смерти стрельцы становились здесь болтливыми, словно бабы, и возводили на себя и на своих друзей любую напраслину.
Для следствия по делу царевича в Санкт-Петербурге была создана Тайная канцелярия, ведавшая, кстати, потом всеми делами, связанными с охраной престола…
19 июня 1718 года царевича начали допрашивать, и через неделю он умер под пытками в Трубецком раскате Петропавловской крепости.
На следующий день, 27 июня, Петр I устроил шумный бал, отмечая годовщину Полтавской победы…
Да и от чего было не радоваться ему, если — как ему казалось! — удалось победить сам Божий промысел и вопреки судьбе оградить права на престол любимого Шишечки!
Радовался император и месяц спустя, читая в Ревеле письмо своей супруги: «О себе доношу, что я за детками, слава Богу, в добром здоровье. И хотя, пред возвращением моим в Питербурх, Пиотрушка был в здоровье своем к последним зубкам слабенек, однако ныне, при помощи Божией, в добром здоровье и три зубка глазовых вырезались. И прошу, батюшка мой, обороны: понеже немалую имеет он со мною за вас ссору, а имянно за то, что когда я про вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа».
Петр веселился, не зная, что меньше чем через год Шишечка умрет и при вскрытии выяснится, что он был неизлечимо болен от рождения…
Дед и внук
Когда, оговоренный Евфросинией, умирал под пытками царевич Алексей, его сыну — будущему императору Петру II — не исполнилось и четырех лет.
Он рос под присмотром нянек, и никто не хлопотал о его развитии и воспитании.
У внука российского императора не было родителей, не было и могущественных покровителей. Проявление малейшего участия к несчастному сироте считалось опасным. Любой самый невинный шаг в этом направлении мог быть превратно истолкован подозрительным и безудержным в гневе императором.
Какая участь ожидала «ослушника», напоминали насаженные на колья головы «заговорщиков» — друзей царевича Алексея.
И страх сделал свое дело.
Малолетнего Петра избегали, сторонились как чумы…
Впрочем, забот у придворных хватало и без сироты.
Шла реорганизация областного управления, и вместо одиннадцати губерний образовывалось пятьдесят провинций, учреждались новые коллегии и вводились новые регламенты; появились магистраты, велись сражения и переговоры о мире — и каждый месяц издавались указы, все строже закрепощающие русский народ.
Венцом этого закрепощения стало разрешение покупать русских крестьян на свои заводы и «купецким людям» иностранного подданства…
