— Стало быть, так, — после продолжительной паузы произнес Симаков. — Если я правильно тебя понял, ты ей доверяешь?
Самое трудное осталось позади. Признание далось нелегко, зато теперь мне нечего было скрывать.
— Доверяю, Игорь Петрович.
Он вздохнул.
— В общем, распекать я тебя не буду. По многим причинам. Во-первых, и свою вину здесь вижу: не предостерег, не учел, что опыта у тебя маловато. Да и смысла теперь нет — сделанного не воротишь. — Он покрутил в руках погасшую папироску и ткнул ее в пепельницу. — Что касается Нины, тебе повезло. Выводы делать рановато, но, кажется, она в этом деле не замешана. Если, конечно, не считать, что ты ее в помощницы к себе определил… Улыбку свою оставь. Повторяю: поведения твоего не одобряю. В силу личных обстоятельств ты давал неполную, а следовательно, искаженную информацию. Не будь это первое твое задание, мы бы иначе разговаривали. В другой раз…
— Другого раза не будет, Игорь Петрович. Обещаю.
Он посмотрел на меня долгим испытывающим взглядом, будто решая сложное уравнение, где иксом был я, игреком Нина, а за знаком равенства — чистое место, которое ему предстояло заполнить.
— Боюсь, Володя, не все так просто, как ты думаешь, — глухо сказал он, и я ясно почувствовал, что ему известно что-то, в чем он пока не уверен и что имеет ко мне самое прямое отношение. Поколебавшись, он решил, что напрасно затронул эту тему: — Подождем до завтра. Мне и самому еще не все ясно. — И подвел черту под этой частью разговора: — Продолжим, время не ждет. Что там у тебя с записью получилось?
Лучше б он меня выругал. Нина к делу не причастна — он сам только что сказал это. Что же тут неясного? И почему надо ждать до завтра?
Я извлек из сумки магнитофон, вставил кассету и перемотал пленку.
Прослушивание заняло полчаса — ровно столько, сколько длилась запись в «Страусе». Все это время Симаков сидел не шелохнувшись, склонив голову набок и впитывая в себя каждое произнесенное слово.
Когда сработал автостоп и магнитофон остановился, он пробормотал что-то вроде «недурно, очень недурно» и изъявил желание прослушать концовку еще раз.
Я на глазок прокрутил запись назад и снова нажал на клавишу.
«…А за идеи, дорогой Вальдемар, положено платить», — раздался в кабине голос Стаса.
В том месте, где он упомянул об английском замке, Симаков попросил остановить пленку.
— Любопытно, — сказал он, задумчиво поглаживая подбородок. — Стас не сомневается, что ты помогал Кузнецову. По-моему, он не стал бы тебе врать насчет замка, как считаешь?
— По-моему, тоже.
Приятно было сознавать, что Симаков делает первые шаги на пути, который я успел пройти от начала до конца. Это щекотало самолюбие.
— Разрешите вопрос, Игорь Петрович?
— Да, — автоматически отозвался Симаков. Он все еще плутал в дебрях гостиницы, отыскивая среди сотен замков тот единственный, который двумя часами раньше я нашел подвешенным к груди Кикабидзе.
— Стас где-нибудь работает?
— Работает.
— А где?
— В порту, на буксире. Сейчас оформляет документы в загранплаванье.
— В загранплаванье?!
— А ты думал, для чего он валюту копит? — Симаков поднял из-под ног кулек и присоединил кассету к записке, положенной туда раньше. — Не отвлекайся, Володя, пойдем дальше. Итак, ты воспользовался заминкой и заменил кассету. Затем вернулся Стас. Он догадался, с какой целью звонила Нина?
— Нет, ему не до того было… — И я передал спор, который предшествовал заключению сделки.
— Когда, говоришь, Стас предъявил Кузнецову свой ультиматум?
— Не знаю, Игорь Петрович, но думаю, что это было скорее всего в сентябре.
— Из чего ты это заключил?
— Стас назвал только число, пятнадцатое, а месяц упустил. Обычно так говорят, когда срок не выходит за пределы одного месяца.
— Возможно, — согласился он. — Получается, у Кузнецова было время: неделя или даже больше. Мог продать что-нибудь из вещей или взять в долг.
— Зачем ему брать в долг, — возразил я. — Просто Стас ускорил события. Кузнецов давно задумал воспользоваться его идеей, да не решался, а после предупреждения нашел себе другого напарника и сам хапнул деньги.
Симаков реагировал неожиданно бурно:
