Предположим обратное. Тофик напутал или — что также не исключено — сознательно соврал, и Герась прекрасно знал Кузнецова. Что меняется? Практически ничего — та же дорожка никуда. Мелкий спекулянт Герась вряд ли имел прямое отношение к случившемуся, да и не стал бы он по мелочи промышлять на толчке, подвергать себя опасности, заполучив похищенные в гостинице деньги, — не тот он человек…
В общем, как справедливо заметил один шекспировский герой: «Из ничего и выйдет ничего».
Да, попал я в переплет! Положение, прямо скажем, неважнецкое. Герась исключается. Шахмамедов исключается тоже. Но ведь не дух же святой организовал и осуществил комбинацию с бесследным исчезновением кассира! Кто-то это сделал!
С какой стороны ни подступись, выходило, что продолжаю плутать в трех соснах. А тут еще утренний посетитель, будь он неладен. Зачем он приходил? Что ему понадобилось на Приморской?
Мысли, одна другой мрачнее, проносились в моем взбудораженном воображении. А вдруг смерть Кузнецова связана с деятельностью крупной, крепко сколоченной банды? Что, если ободренная успехом шайка уже готовит следующую дерзкую акцию? Что у них на уме? Нападение на инкассаторскую машину? Налет на сберегательную кассу? Ограбление банка?.. Любое, самое фантастическое предположение не казалось мне чересчур неправдоподобным.
На душе было муторно, неспокойно, будто худшие опасения уже сбылись и вина за случившееся целиком ложится на меня, не сумевшего вовремя раскрыть, обезвредить преступников. Я понимал, что не время философствовать, что надо действовать, надо что-то срочно предпринимать. Но что? Что?!
Самым неприятным было даже не отсутствие улик, а овладевшее мной чувство полной беспомощности. Я был на так называемой грани отчаяния, хотя до сих пор считал это состояние пустой выдумкой… Выход, конечно, есть. Можно позвонить Симакову: так, мол, и так, заболел, мол, прошу освободить от дальнейшего выполнения задания, и он освободит, подберет что-нибудь полегче да попроще, только какой же это выход? Дезертирство, другого слова не подберешь.
Я пощупал лоб. Он был горячим и липким от пота. Кажется, снова подскочила температура. Гул улицы сливался с внутренним звуковым фоном, отчего в ушах возникло и уже не пропадало знакомое крещендо, исполняемое теми же, что и вчера, оркестрантами.
Слегка оглушенный, я приостановился у спуска в подземный переход. Взгляд случайно упал на витрину магазина, и я замер, впившись глазами в покрытое бликами стекло.
Там, где черная обивка витрины делала его поверхность почти зеркальной, в полный рост отражалась монументальная фигура Герася!
Само собой, вероятность нашей встречи была достаточно велика, и, сведи нас случай даже десяток раз на дню, ничего сверхъестественного в этом не заподозришь, но когда, решив удостовериться, что не ошибся, я обернулся и не нашел поблизости ни самого Герася, ни его жокейской шапочки, мне, признаться, стало не по себе. Мистика какая-то! Ведь только что он был здесь, почти рядом!
Я снова взглянул на витрину. Герась как ни в чем не бывало стоял на прежнем месте, с той лишь разницей, что успел изменить позу: оперся спиной о ствол платана, а руки заложил в карманы своих потертых шортов.
Как-то я уже говорил о своем отношении к музыке. Так вот, при виде Герася во мне, перекрывая все остальные звуки, вдруг зазвучало первоклассное соло на ударных. Неистовый латыш Лаци Олах с упоением колотил в упругую кожу барабанов, водил щетками по медным тарелкам, задавая бешеный ритм ударам сердца, а я стоял как вкопанный и боялся отвести взгляд от грузной фигуры своего вчерашнего компаньона и собеседника.
Герась прятался. Теперь это не вызывало у меня никаких сомнений. Толстый неповоротливый флегматик, он устроил за мной слежку и делал это с присущей ему неуклюжестью, не учел, что оба мы стоим под предельно острым углом к витрине, и потому с моего места отлично просматривается его божественное отражение.
Догадка сперва рассмешила меня. Потом обрадовала. Как не радоваться, ведь слежка — верный признак повышенного интереса к моей особе! Однако уже в следующую секунду я мысленно себя одернул: «Не обольщайся. Возможно, он прячется вовсе не от тебя, а, скажем, от дружинников или от милиции. При его бурной, богатой на приключения жизни это самое обычное дело».
