– Итак, я должен приветствовать тебя в моем доме. Надеюсь, мы сможем достичь соглашения относительно твоего визита сюда.
Он говорил на тормалинском, но не на Старом Языке книг и пергаментов, который мог бы почерпнуть из первоисточников, а на повседневном наречии той страны – безупречный южный акцент, диалект торгового сословия. Идея о мелочном жесте вызова показалась мне вдруг нелепой.
– Вы незваными явились в мои владения, а у меня на этот счет довольно строгие правила, – ласково произнес он. – Однако вы из Трен Ар'Драйена, а он сейчас представляет для меня интерес. Полезная информация, вполне возможно, уменьшит тяжесть ваших проступков.
Я задумалась над незнакомым названием: Трен Ар'Драйен? Горы Рассвета? Во всяком случае, что-то вроде того. Однако все же странно, что у этих людей есть тормалинское название для нашей родины.
Одетый в кожу кулак ударил по столу у моей головы, кольчужные колечки царапнули по дереву.
– Пожалуйста, будь внимательнее, когда я с тобой говорю. – Его мягкий тон резко контрастировал с жестокостью его удара. – Ты путешествуешь с магом Хадрумала и двумя наемными воинами, – спокойно продолжал он. – С какой целью вы прибыли сюда?
Я не смогла придумать полезного ответа и потому молчала. Он поднял брови в красноречивом разочаровании.
– Ты работаешь на Планира Черного. Что ты делаешь для него?
Я оставалась такой же безмолвной, как статуя на усыпальнице.
– Вы встречались с вором Азазиром. Что он рассказал вам о землях Кель Ар'Айена?
Когда я снова не ответила, он наклонился ближе, и на меня пахнуло мылом и ароматными маслами. Его дыхание было свежим от трав, а ощеренные в угрожающем рычании зубы – ровными и белыми.
– Если будешь отвечать, все кончится для тебя хорошо. Если станешь упираться – тысячу раз пожалеешь, что не умерла, прежде чем я позволю отпустить тебя к Теням.
Возможно, это напоминало те угрозы, которые любой злодей в черном плаще произносит в лескарской драме, но Беловолосый выговаривал каждое слово серьезно, и я это поняла. Должно быть, он увидел страх в моих глазах; улыбнулся спокойно, удовлетворенно и, отвернувшись, принялся размеренно ходить по комнате.
– Что ты можешь рассказать мне о тормалинской политике в настоящее время? Кто из патронов имеет реальное влияние? Кто пользуется благосклонным вниманием императора?
Почему он спрашивает меня? Я понятия не имела и даже не могла придумать убедительную ложь.
– Что насчет Планира? Каковы его отношения, скажем, с Релшазским Магистратом, Каладрийским Советом, Герцогствами?
Что я знала обо всем этом? Шив и Райшед могли бы иметь какое-то представление, но…
Едва я об этом подумала, как сапоги, шаркнув, остановились.
– Хорошо, по крайней мере некоторые из вас имеют нужные связи. Ну а что ты знаешь из интересующего меня?
Я лихорадочно пыталась опустошить свой ум, но он быстрыми шагами пересек комнату и схватил мою голову, сдавливая пальцами череп; его теплое дыхание обдавало мое лицо, капельки слюны жалили щеки.
– Не пытайся со мной бороться, женщина. Я могу войти и выйти из твоего разума, когда захочу, и взять то, что хочу. Если будешь сопротивляться, тебе просто станет больно, поэтому будь паинькой и не шуми, и, возможно, пока я не убью тебя.
Это были слова насильника, и он насиловал мой ум основательнее, чем тот извращенец в Боярышнике мог когда-либо обесчестить мое тело. Он сорвал самообладание моей взрослой жизни и оголил ребенка, которым я была, – то испуганным, то мятежным, когда стремилась приспособиться к миру, где у других были полные семьи и собственные дома. Он пронесся через драгоценные воспоминания о счастливых временах с отцом и матерью, оскверняя их своей насмешкой. Сведя меня к плачущему ребенку, он вернулся к моей встрече с Дарни и Шивом, взламывая мои воспоминания, чтобы извлечь какое бы то ни было знание, которое могло бы стать ему полезным. Его презрение к моему незнанию их планов опалило меня, но прежде чем он успел перейти к моей деятельности, я почувствовала, как в меня вторглось его сальное любопытство. Интимные подробности моих отношений с Джерисом и другими лежали перед ним как на ладони, и я ощутила его похотливое веселье, проникавшее в мой ум; я почувствовала себя невероятно измаранной. Мой ум сам по себе запульсировал, избитый, распухший и порванный, но он продолжал вталкивать в меня ищущий разум, пока я не испугалась за свой рассудок. Казалось, эта пытка длится часами, но сомневаюсь, что на это потребовалось больше нескольких вздохов.
