Азазир зло уставился в огонь, размышляя над несправедливостью, постигшей его род двадцать поколений назад.
– Ты знаешь, как найти эту колонию? – мягко напомнил Шив.
– Мы сохранили свой архив. Моя семья потеряла многое, но мы сохранили нашу историю, не то что эти подонки без роду без племени, которые пришли после нас.
Голос Азазира задрожал от негодования.
– Никто не поверил нам. Другие семьи, что плавали по океанам, давно сгинули, а вместе с ними – их знания. Моего отца называли выжившим из ума стариком, осмеивали за ученость. Я выжидал, пока учился, но твердо верил, что однажды узнаю, как пересечь открытые моря подобно моим предкам и потребовать то, что они завещали мне.
Старик посмотрел на нас. Его глаза горели одержимостью.
– Я был рожден, чтобы сделать это, чтобы вернуть богатства моей семьи. Для чего еще мне было становиться магом?
Обида вновь ожесточила его тон.
– Я думал, маги будут другими, непредубежденными, но они так же прогнили от зависти, как все остальные. Никто не помогал мне, все ополчились против меня. Никто не хотел, чтобы я добился успеха. Я мог бы стать величайшим магом своего поколения, если б мелкие умишки не мешали мне. Я должен был стать Верховным магом, но никому из них недостало прозорливости.
– Но ты все же пересек океан? – Шив попытался отвлечь Азазира от его тирады.
– Да! – торжествующе возгласил старик. – Я годами изучал течения и тайны океанских пучин. Я разговаривал с рыбами и морскими тварями и даже с драконами южных вод. Они открыли мне свои секреты, и, наконец, я нашел ученика-провидца, чтобы он присоединил свою силу к моей и совершил со мной этот переход.
– Кто это был? – машинально спросил Шив и тут же прикусил язык.
Азазир помрачнел.
– Вилтред, так он звался. Он пошел со мной, но струсил под конец. Когда дошло до настоящей магии, он оказался таким же бесхребетным, как все остальные. Ни у кого из них нет преданности, какой дворянская кровь требует от своих сынов.
Старик продолжал злобствовать, и Шив уныло взглянул на меня.
– И ты совершил этот переход? – спросил он наконец, когда Азазир задумался и умолк.
– Да. Это невозможно, утверждали они, но я доказал, что могу повелевать течениями и штормами.
Старый маг с гордостью расправил плечи и высоко поднял голову.
– Кель Ар'Айен оказался землей островов, разделенных проливами с песчаными берегами и окруженных глубоким океаном. Те люди, жители льдов, эльетиммы – так звались они на старом наречии – плодились как кролики. Они были везде, они рыскали по бесплодной земле. Я не нашел ничего от тормалинских городов, все сгинуло без следа. Остались только эти дикари с их соломенными головами и плодливыми лонами. – Печаль в голосе старика звучала почти человечно.
– Почему ты так уверен, что это был Кель Ар'Айен? – вкрадчиво спросил Шив.
Азазир вскинул голову, глаза его вновь засверкали от гнева.
– Города пали, но я нашел там реликвии наших погибших предков. Я сообщил о себе правителю того края, где мы высадились, и сначала он обращался с нами как с почетными гостями – подобающе. Богатство его дома включало серебро, оружие и другие ценности, которые могли прийти только из Старой Империи. Его предки, должно быть, грабили мертвых, как дикари.
Плотнее натянув плащ на костлявые плечи, старик снова уставился в огонь.
– Но вскоре та собака показала свое истинное нутро. Нас взяли под стражу, запретили покидать комнаты, – только подумайте! – а когда мы возмутились, нам пригрозили цепями. Ему не стоило этого делать, я не какой-то там крестьянин, чтобы кланяться петуху на навозной куче. Он не имел права задерживать меня или владеть собственностью семей, в десять раз более знатных. Я забрал те сокровища, которые смог найти, и мы ушли. Я не собирался терпеть оскорбления, я, кто должен был бы править теми островами, держа ему подобных под плетью, чтобы возделывали землю и благодарили за свою презренную жизнь.
– Ты привез сокровища домой?
Настойчивый вопрос Райшеда не произвел никакого впечатления на Азазира, и он продолжал свою бессвязную тираду.
– Очень трудно быть уверенным в реликвиях Старой Империи, наверняка это просто копии, – громко сказала я, сочетая покровительственный скептицизм с толикой жалости, как раз достаточной, чтобы досадить.
