Если он останется таким до конца девятого класса, значит, ее труды увенчались успехом. Восьмой и девятый классы самые сложные как для мальчиков, так и для девочек. По какой-то причине — скорее всего из-за гормонов — за эти два года милые, абсолютно нормальные дети превращаются в сумасшедших. Некоторые никогда не возвращаются в прежнее состояние. К счастью, большинство опять становятся нормальными.
— Будет готова через полчаса, — ответила Триш, смаргивая слезы, которые всегда наворачивались у нее на глаза, когда речь заходила о детях. — Я хотела пригласить к нам тетю Лейни, но она не берет трубку. Ты не мог бы сходить к ней и попробовать притащить ее к нам. Не в буквальном смысле, естественно, — добавила она на всякий случай.
Лукас пожал плечами и схватил пригоршню тертого сыра, который был приготовлен для запеканки.
— Ладно. Ты же знаешь, что я действительно могу, — с улыбкой сказал он и, подражая Гансу и Францу из «Субботнего вечера в прямом эфире», который Триш и Алан разрешили ему смотреть по телевизору, воздел вверх сжатые в кулаки руки.
Триш рассмеялась. Какой же он недотепа.
— Спасибо, — поблагодарила она и принялась посыпать запеканку тертым сыром.
Через десять минут Лукас не вернулся, и благостное настроение Триш улетучилось. Почему он не зашел и не передал, что сказала Лейни?
Она вытерла руки полотенцем на котором сушился латук для только что сделанного салата, и прошла в гостиную, где на диване свернулась клубочком Хитер и читала книжку.
— Эй, детка, ты видела своего брата? — спросила она. Хитер устремила на нее отсутствующий взгляд — она всегда будто выныривала из другого мира, когда ее отрывали от чтения.
— Кажется, он поднялся в свою комнату, — ответила девочка.
Триш поспешила к застланной ковром лестнице. Десять лет назад, когда Алан получил первое серьезное повышение, они перестроили дом и сначала добавили еще тысячу квадратных футов[5] к первому этажу, а потом сделали пристройку и ко второму. Триш никогда не мечтала о дорогой машине или драгоценностях (хотя и не отказалась бы от них), а вот уютный дом имел для нее большое значение. Она хотела, чтобы было достаточно места для ночующих друзей и родственников, чтобы в доме имелись просторная кухня и общая комната, где взрослые могли бы смотреть Суперкубок, пока дети тусуются на втором этаже — при этом все помещения должны быть расположены в пределах крика и одновременно достаточно далеко друг от друга, чтобы включенные у детей телевизор или компьютер с играми не раздражали и зрослых и не заставляли их орать: «Сделай потише!»
Комната Лукаса находилась в левом коридоре, последняя справа.
Триш постучала — она не гнушалась подслушивать, но поддерживала у детей иллюзию уединенности, — подождала, когда сын откликнется, и только после этого открыла дверь. Она не обратила внимания на беспорядок — есть битвы, в которые не стоит ввязываться, — но встревожилась, обнаружив, что сын сидит за письменным столом уронив голову на руки.
— Лукас, в чем дело? — спросила Триш.
В ней тут же ожили материнско-защитные инстинкты. Неужели Лейни сказала что-то такое, что обидело его? Как она могла? Триш считала свою сестру немного… холодной, но к детям она всегда была очень добра. Более чем добра. Даже нежна. И щедра. Никогда не забывала о днях рождения или праздниках.
Может, надо успокоиться и не делать поспешных выводов?
Триш взяла себя в руки и села на кровать, предварительно отодвинув в сторону ворох одежды сомнительной чистоты.
Лукас молчал довольно долго. Наконец он поднял голову и повернулся к матери.
— Не знаю, должен ли я рассказывать тебе это, — проговорил он.
Было видно, что рассказать очень хочется.
Гм… Может, он застал Лейни в тот момент, когда она выходила из душа или что-нибудь в этом роде? Это, конечно, плохо, но зато объясняет, почему она не брала трубку.
— Если ты не расскажешь, кому-нибудь будет от этого плохо? — спросила Триш.
Если это просто ситуация с душем, Лейни и Лукас разберутся сами. В любой семье могут возникнуть нескромные ситуации, о которых другим знать не надо.
— Наверное, да, — ответил Лукас. Проклятие! Триш потерла подбородок.
