— Складывается впечатление, что вас очень огорчил причиненный комнате ущерб. Так реагировал бы ее хозяин. Должно быть, вы очень близки с Глэспом.
Хилари решился на отчаянный шаг. В конце концов, уж полиция-то понимает, почему иной раз приходится притворяться кем-то другим.
— Мы с Глэспом куда более близки, нежели вы полагаете.
— Да? Готов биться об заклад, что вы и есть Глэсп.
— Почему?
— В списках личного состава нет никакого полковника Криспа. Есть лишь майор Крисп, инвалид, проживает в Сингапуре. Отставник. Секретарь местного стрелкового
клуба.
— Назовись я Смитом, это дало бы мне определенные преимущества, — улыбнулся Хилари.
— Отнюдь, — Мадж он не был очень расположен улыбаться в ответ. — Смит сразу же вызывает подозрения. Крисп — нет.
— Что ж, теперь вы знаете.
— Почему вы назвались чужим именем? Это у вас привычка такая? Или болезнь?
— Я не хотел пускать к себе в дом полицию, но, коль уж пришлось, решил обеспечить себе известный авторитет.
— Разумно, — одобрил Маджон. — В чем вы и преуспели. Очень впечатлили моих ребят. Один сказал даже, что таких теперь больше не бывает.
— Похоже, он далеко пойдет.
Маджон выдержал долгую паузу. Затем улыбнулся, и в улыбке его проскользнула ирония.
— Кто же вы сейчас? Глэсп или Крисп?
— Глэсп, — резко ответил Хилари.
Маджон прошелся по комнате, разглядывая обстановку.
— До выхода на пенсию вы служили в британской разведке?
— Я не могу говорить о своем прошлом.
— Вот как?
— Разве не ясно? Коль скоро мне не разрешено о нем писать — как сделали некоторые другие, — то и говорить о нем мне нельзя.
— Вы правы. Я не подумал об этом.
— Мне предписано все время об этом думать.
— То есть?
— Правительство весьма ревностно оберегает свои секреты и прежде всего держит в секрете то, что никаких секретов давно не осталось.
— Я, кажется, улавливаю отзвук недовольства в ваших словах.
— Всего лишь отзвук? Снова наступило молчание.
— Вы владеете арабским.
— Арабским.
— Я знаю, — дружелюбно улыбнулся Маджон.
— Проверяли, знаю ли я?
— Вы служили в том регионе? В войну и после войны?
Молчание Хилари означало, что, по его мнению, подобные сведения подпадают под действие Закона об охране государственной тайны. Сев на стул, Маджон подал знак Ховэдэю. Тот протянул ему какой-то список. Маджон быстро пробежал список глазами.На лице Хилари застыла бесстрастная маска.
— Вам говорит что-либо имя Фарука Хамзауи?
— А имя Абдула Фархаза? Надеюсь, я правильно выговариваю?
— Есть ли у вас друзья среди "Мучеников Семнадцатого Сентября"?
— Знаете ли вы кого-нибудь в Девизе?
— О чем вам разрешается говорить?
— Спросите премьер-министра. Я не хочу сделать неверный шаг. Это по нынешним временам опасно.
Маджон улыбнулся снова.
— Уважаю человека, знающего в своем деле толк. Вернее — знавшего в своем деле толк.
— Жаль, что не могу ответить на комплимент комплиментом.
— То есть?
— Подготовились-то вы - изрядно, не отрицаю. По-моему — так даже чересчур. Но — если позволите высказать замечание — полиции вряд ли стоит выкладывать все свои карты на стол сразу.
— А с чего вы взяли, что я выложил все свои карты? — очень тихо спросил Маджон.
В это время позвонили в дверь.
— Как по заказу, — заметил Маджон. — Жуть, да и только.
Ховэдэй молча кивнул.
— Откройте им, Ховэдэй, будьте любезны. Сдается мне, господину Глэспу открывать не хочется. Он может снова впасть в искушение стать полковником Криспом, тогда хлопот не оберешься.
Хилари подался, к двери, но Ховэдэй опередил его.
— Что вы себе позволяете…
Ховэдэй впустил в квартиру господина Голдхилла.
— Это он! — вскрикнул Голдхилл.
— Кто — "он"? — спросил Маджон.
— Лайонелл Гуинн.
— Лайонелл Гуинн? — в деланном изумлении воскликнул Маджон. — Не ужто тот самый Лайонелл Гуинн, что проживает по адресу Оулд Фордж, 34, Балаклава Крещент, Йовил?
— Он указал этот адрес? — спросил Голдхилл. — Я так, с ходу, не вспомню.
— Его это адрес, его. Адрес дома Лайонелла Гуинна. И гости в его доме живут: некто полковник Крисп, некто Хилари Глэсп и некий милый юный иностранный джентльмен, господин Ибрагим Шамади, — сказал Маджон.
— Похоже — араб, — заключил Голдхилл.
— Араб и есть.
