Она поднималась по лестнице, и ее охватило чувство бессмысленности всего происходящего. Что она делает? Зачем? Кому нужна вся эта суета? Все эти поиски, метанья? Для чего все это? Бессмыслица, какая бессмыслица… Вся жизнь без Ивара сплошная бессмыслица… Жизнь без Ивара…
У дверей квартиры ее остановила соседка.
— Твой сегодня приходил, – без предисловий начала она.
— Ивар? – ноги Лианы моментально стали ватными. – Зачем?
— Не знаю, – пожала плечами соседка, – Ждал тут долго, на подоконнике сидел. Я его к себе звала, не пошел. Видно очень ты ему была нужна.
Лиана полезла в сумочку за ключами и уронила связку.
— Он… Он ничего не сказал? – неожиданно охрипшим голосом спросила она.
— Не, велел только тебе телефончик передать, и очень просил, чтобы ты сегодня позвонила, – соседка протянула Лиане засаленный листок с наспех накарябанными цифрами. – Обязательно просил, чтобы сегодня.
— Спасибо, – листок обжег руку.
— Может, сладится еще у вас все? – заглянула в ее потерянное лицо соседка. – Чего в жизни не бывает?
— Спасибо, – еще раз произнесла Лиана и скрылась за дверью.
В коридоре квартиры тяжело сползла по стене на пол, нашарила в сумке сигареты и жадно закурила. Карандашные цифры расплывались в глазах. Против всех доводов рассудка в сердце зашевелилась надежда… Значит, не исчезла, не умерла, только спряталась подальше, как заползает в глубокую нору раненый зверь…Телефон смотрел на Лиану из угла комнаты, и ей казалось, что он кривляется, усмехаясь: «Давай, звони, ну, что же ты? Он только свистнул, и ты тут же растаяла, наивная дура!» «Он ждал меня, – возразила ему Лиана. – Он долго ждал меня, значит, я ему действительно была нужна, значит…». «Ничего это не значит! И ты сама это прекрасно знаешь! Наверное, за какой-нибудь забытой шмоткой приходил! А ты уже губу раскатала!» Лиане тут же захотелось швырнуть в телефон чем-нибудь тяжелым. «Как же ты тогда звонить будешь? – остановил ее издевающийся голос. – Не простишь же себе потом, он просил, а ты не позвонила…»
Лиана тяжело поднялась с пола, шагнула к телефону и сняла трубку.
— Да?
От странной, давно забытой близости родного и любимого голоса, Лиану снова затрясло, она перестала что-либо понимать вообще, чувствуя только, как трясется мелкой дрожью каждая клеточка ее тела.
— Ивар… Привет, это я, – выдавила она из себя.
Голос ее отчаянно дорожал, как и все остальное.
— А, привет, – буднично отозвался он. – А я сегодня заходил, но тебя не было.
— Я только что пришла, мне соседка сказала, что ты просил позвонить… – Лиана не понимала, откуда у нее берутся силы на разговор. Откуда у нее вообще берутся силы…
— Да это, в общем-то, не срочно, – Лиана услышала, как Ивар потянулся. – Я просто хотел узнать, когда ты будешь дома, чтобы я мог подъехать ненадолго.
— Зачем? – спросила Лиана, уже зная ответ.
— Мне там кое-что забрать нужно. Ты мой ящик с инструментами не выбросила?
— Нет, – Лиана перестала дрожать, тело ее омертвело. Она не чувствовала ничего. Совсем ничего. Было лишь непонятно, как могут двигаться ее застывшие губы.
— Там шнуры гитарные, еще кое-какая музыкальная мелочь, она же все равно тебе не нужна.
— Нет, – голос вырывался откуда-то изнутри, продираясь сквозь мертвое тело.
— Я тогда завтра заскочу часиков в двенадцать. Будешь дома? Никуда не уйдешь?
— Нет, – голос окончательно ослаб, обессилел.
— Ну, тогда до завтра.
— Нет, – просипел голос коротким телефонным гудкам. – Нет…
Трубка закачалась на скрученном шнуре, как самоубийца.
Лиана слепо добралась до кухни, распахнула дверцу холодильника и вытащила запечатанную бутылку водки. Одним движением скрутила голову пробке, запрокинула лицо, и обжигающая ледяная жидкость полилась на ее помертвевшие губы, и оттуда вниз, по подбородку, по шее, по нарядному платью, которое она так тщательно выбирала с утра, по груди, по животу, по ногам… Лиана захлебывалась и кашляла, но упорно продолжала вливать в себя вонючую жижу, заставляя себя глотать, глотать, глотать, до тех пор, пока не почувствовала, как оживает застывшее тело, и приходит боль…
…Куда угодно, на все четыре стороны, от этих молчащих стен, от этой повесившейся трубки, от этой вонючей водочной лужи, от не раздавшегося крика, от этой нечеловеческой боли, смятое платье на пол, джинсы, свитер, сумка, по ступенькам вниз, кубарем, гулкие каблуки отстукивающие хаос звуков, черная дверь подъезда, скрипящий хлопок, гремящий на всю Вселенную, пустая улица, нелепые фонари, застывшие дома, молчаливые окна, за каждым – ночь и боль, боль и ночь, и ничего больше, как нелепо, как все глупо и нелепо…
