ЗАПОВЕДНИК БАТИНСКОГО ЛЕСХОЗА.
ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА.
– В неделю обернешься? – спросил с баржи Фенька.
– Ага, – сказал Гурьянов, поднимая вещмешок. – Без меня не езжай, понял?
Баржа зашумела двигателем, отошла.
Тропа вывела к небольшому озеру. На противоположном высоком берегу стояли два дома, и один из них был гурьяновский. От воды к тем домам вела крутая деревянная лестница.
Гурьянов на лодке подгреб прямо к ней, торопливо привязал веревку к ступеньке и, стуча сапогами, взбежал наверх. Перевел дыхание, оправил гимнастерку и все же не удержался – бегом кинулся к родной калитке.
Калитка оказалась запертой. Гурьянов свободно перекинул руку поверх нее, открыл щеколду, пробежал к крыльцу. Но вместо радостной встречи с отцом и матерью ждал его замок на двери. Он пошарил за наличником, но ключа нет и там, и Гурьянов совсем растерялся.
Дворик их был пуст, чисто подметена земля, нетронутая следами домашней скотины, дверцы хлева закрыты перекладиной.
У Гурьянова совсем опустилось сердце.
Но тут из хлева послышался душный вздох, Митя рванулся туда, скинул перекладину, распахнул дверь.
– Манька!
Старая корова дремлет в углу, и, видно, сны ей снились печальные – оттого вздыхала. Отгороженные от коровы, стоят в хлеву корзины с огурцами, бочки солений, старые зимние санки.
Гурьянов горестно сел рядом с коровой.
– Где ж наши-то, Манька? Да подожди…
Манька узнала его и теперь тычется мордой в грудь, трется рогом о погон. А Гурьянов помял ее вымя, убедился, что доена она, и, успокоившись, взял из корзины огурец, надкусил.
В открытую дверь хлева увидел соседский двор и старика Недайбога – тот вынес из дома мокрое бельишко, принялся развешивать его на заборе. Гурьянов подошел к нему. Манька, как растроганный теленок, подалась следом.
– Митя-ай!.. Приехал! – тонким бабьим голосом протянул старик и, не распрямляя старческой сутулости и развешивая свои портки, продолжил: – Мать-то твоя базаровать уехала, а я не дай бог, чтоб ей не докучать, сам себе постирал. Зачем ей, не дай бог, мое-то стирать? А она не дает…
– А сеструха где ж, Анька? – перебил его Гурьянов.
– Чего? – недослышал старик.
– Я говорю, Анька где, сестра? – почти в ухо крикнул ему Гурьянов.
– Отец-то? – спросил старик. – В лесе, не дай бог, где ж ему еще быть-то? Бобров кормит. Он теперь и за меня лесник, и за себя, чай, егерь.
– Тьфу ты! – огорчился Гурьянов и крикнул старику что есть мочи: – Я тя про сестру спрашиваю, про сестру!
– Маньку я подоил, я… – согласился старик. – А про сестру-то слыхал свою, не дай бог? В город ее увезли, замуж вышла. На Маковее жених приезжал, тогда и проводили. Ничо жених, токо Анька ваша повыше его, а он ростом пониже, пониже.
– А поесть нечего? – снова крикнул Гурьянов. – Поесть?
– А кто его знает, в какой город. Мать, поди, знает. А ты бы это… ты бы мать встрел на тракте, молодой, чай, здоровый.
– Ладно, – вздохнул Митя. – Встречу.
И уже собрался отойти от старика, но за спиной Манька стояла, наткнулся на нее. А старик сказал все тем же бабьим голосом:
– Дак куда ж собрался? Поешь сначала.
На тракте у бензоколонок заправочной станции толпились дюжие грузовики и элегантные легковушки.
Гурьянов сидел в стеклянном павильоне, именуемом ресторан «Дорожный», – здесь, помимо борщей, гуляшей и компота, торгуют пивом и спиртным. Посетителей много, но шофера и проезжий люд подолгу не засиживаются.
Отхлебывая пиво из кружки, Гурьянов сквозь стеклянную стенку павильона поглядывал на шоссе. Там, рядом с заправочной, стоял бетонный столбик с козырьком – остановка автобуса.
По шоссе, натруженно гудя, проносились многотонные «МАЗы», «ЯЗы» и «КРАЗы», бесшумные «волги» и «москвичи». Изредка какая-нибудь машина причаливала к заправочной, а большинство утекало мимо, унося с собой в разные концы тракта неизвестную жизнь и неизвестные цели.
За соседним с Гурьяновым столиком пятеро водителей доедали по второй порции гуляша, и молодой парень, продолжая какой-то спор, настойчиво доказывал:
– Нет, подожди. Мы им технику даем? Даем. Продукты даем? Даем. Людей своих, специалистов – тоже посылаем. А они нам что? Сок манго. Добрые мы, вот что я те скажу. Ух ты! – Он всем корпусом повернулся к стеклянному проему павильона, за которым остановилась бежевая «Волга».
