Курочкин в три прыжка преодолел коридор, задержал дыхание, влетел на кухню к жене – и сразу понял: пахнет не просто выволочкой, но большой головомойкой, если не хуже.
– Дми-и-и-трий! Что ЭТО?!! – Голос Валентины раздавался откуда-то из-за холодильника, а по всей кухне носился туда-сюда небольшой смерчик, злобно шипя и плюясь углекислотой. Маленькое явление природы, изготовленное фармацевтами города Уфы. Иллюстрация к старой сказке «Ученик чародея», где супруга выступила в несвойственной ей роли ученика. Хорошо еще, что Валентина, зачем-то откупорив опасный пузырек, догадалась кое-как его заткнуть – иначе бы таких углекислых смерчиков бегало сейчас по кухне не меньше дюжины, по числу оставшихся в склянке таблеток.
Надо было спасать положение. Не обращая внимания на плюющегося хулигана, Курочкин первым делом отважно кинулся к пузырьку на столе, крепко придавил пробку, завинтил крышку и лишь затем с помощью кастрюли и шумовки загнал одинокий смерчик в раковину, прямо под водяную струю. Смерчик громко забулькал, напоследок обдал Дмитрий Олеговича веером брызг – и пропал.
Только теперь Валентина рискнула покинуть свое убежище за холодильником. На лице жены Курочкин прочитал явное желание упрятать его самого в такую же аптечную склянку с притертой пробкой. И по возможности навсегда.
– Ты что, забыл наш уговор? – негромким и оттого особенно страшным голосом произнесла Валентина. – Дома – чтобы никакой взрывчатки. Был уговор, а? Я тебя спрашиваю, был?
– Валечка, солнышко мое, – забормотал Дмитрий Олегович, отступая назад. – Ну, какая же это взрывчатка? Это всего лишь «Цоппи» – быстрорастворимое шипучее слабительное, по немецкой лицензии…
– Я нашла в холодильнике пузырек, – не слушая оправданий, сурово продолжала Валентина. – Подумала, что там остатки горчицы. Открыла… А ведь у меня сердце. А вдруг бы у меня от этого сердечный приступ сделался?
Как обычно, супруга несколько преувеличивала свои хвори: к сорока пяти годам Валентина оставалась на редкость здоровым человеком и если принимала импортные лекарства, то лишь потому, что Курочкин приносил их с работы бесплатно. Не пропадать же добру. Экономика должна быть экономной.
– Не сердись, Валюша, – Дмитрий Олегович искательно заглянул в неумолимые глаза жены. – Я, честное слово, не виноват. То ли наше сырье подкачало, то ли уфимцы напутали в рецептуре. Представь, у нас этот «Цоппи» стал почему-то разлагаться уже на открытом воздухе, с обильным выделением углекислоты… Ты не думай, Валь, мы весь брак завернули обратно, пусть сами разбираются со своей ошибкой…
– Это наш с тобой брак был ошибкой, – хмуро заметила супруга. – Жаль, что его уже не завернешь обратно. Когда я за тебя, обалдуя, выходила, то думала: все-таки кандидат наук, спец по лекарствам. Станет доктором, профессором, будет опорой семьи с хорошим окладом. И что в итоге?
– Оклад нам обещали прибавить, – неуверенно сказал Курочкин. – И про докторскую я не забыл. Сережка Солопов с кафедры гангрены давно предлагает мне совместную тему по антисептикам. Или можно опять попробовать токсины, у меня уже есть вполне съедобные наработки.
– Токсикоман, – обронила супруга. – У него, видите ли, наработки. Солопов из своей гангрены давно выкроил диссертацию, а ведь младше тебя. Пестряков в фирме работает, за дойчмарки без налога. Абрамов – в Израиле, Каплан – в Мексике лекции читает, Смирнов уже приглашение получил, Танька его хвалилась. У всех холодильники набиты разными вкусностями, и только мой ненормальный держит в холодильнике какую-то шипучую мерзость. Пилюлькин несчастный!
От дальнейшего обсуждения прочих недостатков Курочкина супругу Валентину, к счастью, отвлек низкий жужжащий звук из столовой. Сработал таймер – устройство, которое не позволяло Валентине забыть о скором начале на ТВ очередной серии «Трудной смерти», могучего американского фильма с участием Брюса Боура.
Этого Брюса Боура супруга просто обожала, а Курочкин, как назло, терпеть не мог. Когда Брюс в роли наглеца-шерифа с усмешкой произносил свою коронную фразу «Хороший индеец – мертвый индеец!», Дмитрию Олеговичу неизменно хотелось выхватить из несуществующей кобуры несуществующий кольт и прицелиться в гада. Курочкин почему-то был уверен, что актеру и прикидываться негодяем не надо, что он и в жизни – такой же скользкий, бессовестный и жестокий тип, как и в кино. В глубине души Дмитрий Олегович сильно сочувствовал французской кинозвезде Клер Камински, которую, как он слышал, угораздило однажды выйти замуж за такого хлыща. По неясной для Курочкина причине эффектные длинноногие шатенки наподобие этой Клер вечно выбирали себе в спутники жизни таких вот усмешливых спортивных негодяев, чтобы те потом устраивали бедняжкам сцены и скупердяйничали при покупке новых «Роллс-Ройсов» и бриллиантовых колье…
