– Все-таки объясните мне насчет стрельбы, – попросил Курочкин. – Просто любопытно, честное слово…
– Любопытство – не порок, – меланхолично обронила Надежда и переставила свою банку с белой клетки на черную. – Вы ведь, Дима, не хуже меня знаете, чем занимается «Мементо».
Дмитрий Олегович напряг память, стараясь извлечь из нее текст хоть одной «Мементовской» телерекламы, но, кроме сурового указательного пальца и латинского пожелания помнить, так ничего и не вспомнил.
– Ну, в общих чертах… – сказал он. – В основном скорее не знаю. Экспортом и импортом каким-нибудь…
– Ах, Ди-и-ма, – с упреком протянула Надежда, взяла опустошенную Курочкиным жестянку из-под ветчины и поставила ее на восьмую горизонталь. – Не надо так шутить. Импортом занимается не Седло, а как раз ваш друг Фетисов… Он же ваш друг, да? – Блондинка неожиданно цепко взглянула в глаза Курочкину. – Это он ведь навел вас на капусту?
Под пронзительным взглядом прекрасной Надежды Дмитрий Олегович готов был бы на ее любой вопрос отвечать только «да!» – и даже следовать за ней сейчас же на край земли. Понимая при этом, что выражение «край земли» есть не более чем поэтическая вольность. Как, впрочем, и популярные среди поэтов слова насчет руки и сердечной мышцы. Однако слово «капуста» взято было из другого словаря, и это уберегло Курочкина от машинального поддакивания белокурой красавице.
– Не знаю я никакого Фетисова, – грустно признался Дмитрий Олегович. – Клянусь вам, Надежда! – Хотя постойте-ка… Фамилия эта мне чуть-чуть знакома…
Блондинка радостно захлопала в ладоши.
– Говорите-говорите! – подбодрила она Курочкина. – Мы же с вами теперь – одна команда, правильно?
От этих слов у Курочкина сладко заныло в груди. И именно слева, где сердечная мышца.
– По-моему, – осторожно выговорил он, – если я не ошибаюсь…
Блондинка изящным жестом передвинула свою жестянку на столике-доске сразу клетки на три вперед, под бочок к пустой курочкинской банке из-под ветчины.
– Ну же, милый Дима, – томно прошептала она.
– Если я не ошибаюсь, Фетисов – это… – Дмитрий Олегович собрался с мыслями и сумел правильно закончить фразу. – Это – такой известный хоккеист! Только я и понятия не имел, что он еще занимается импор…
С жалобным дребезжанием две пустые жестянки слетели с черно-белой доски и раскатились по полу. Одна из них замерла рядом с долларовым дипломатом.
– Ну, так не честно! – сердито воскликнула Надежда. – Вы – даже не господин «Нет», вы – какой-то стальной сейф! Вы продолжаете мне врать, а ведь я столько для вас сделала! И еще сделаю…
Последнее прозвучало многообещающе. Перед мысленным взором Курочкина сразу возникло видение родной Валентины, склонившейся над тестом. «Мементо!» – напомнил призрак и погрозил Дмитрию Олеговичу выпачканной в муке скалкой. «Помню-помню!» – мысленно ответил призраку Курочкин и резко помотал головой, отгоняя видение.
– Вы что, отказываетесь? – с искренним недоумением проговорила блондинка Надежда, приняв его жест головой за знак несогласия. – Может, Дима, вы все-таки немножко того… в плане сексуальной ориентации? Не стесняйтесь, это сейчас даже престижно… Романюк или там Фердинанд Изюмов…
– Я не отказываюсь, – едва не застонал Курочкин, пытаясь выпутаться из двусмысленного положения. – Но другого Фетисова, не хоккеиста, я вообще не знаю!
Блондинка вскочила со стула, на котором только что сидела. Старинная мебель обиженно скрипнула.
– Очень хорошо! – сжав губы, блондинка сосредоточенно отфутболила одну из жестянок в угол комнаты, к резному трюмо рядом с неизвестно куда ведущей дверью. – Превосходно! Значит, с Мартином вы не знакомы. Допустим…
Ни про какого Мартина у Дмитрия Олеговича тем более никто до сих пор не спрашивал. Впрочем, Курочкин, разумеется, не знал Мартина. У Курочкина вообще было не так уж много друзей и приятелей. Несколько бывших однокурсников, коллеги по НИИ, краевед Терехин со своей супругой… Нет, это уже начинались знакомые Валентины.
– …Но если не Фетисов, – мрачно продолжала прекрасная блондинка, – то на кого мы с вами сегодня работаем?
Словосочетание «мы с вами» вновь ввергло Дмитрия Олеговича в сладкую истому. Никогда в жизни такая красавица, как Надежда, не работала под его началом. Даже во время учебы в мединституте, где первокурсник Дима Курочкин целые две недели был комсоргом своей группы. Правда, по истечении этих руководящих недель он куда-то задевал синий штампик «уплачено ВЛКСМ» и был с позором разжалован в рядовые комсомольцы. Штампик нашелся только лет через двадцать пять, в корешке «Основ фармакологии», когда возвращать находку было просто некуда. А то Курочкин бы вернул. Ему чужого не надо…
