– Нам очень приятно, – еле разжимая губы, пробурчал министр в подставленный микрофон, – когда представителей американского бизнеса и американской культуры встречают в столице России с таким воодушевлением… Наших артистов в Америке так бы не встретили, – в протокольном тоне внезапно возникли нотки раздражения. – Хотя именно кинематографисты нашей страны прославились не бездумными сериалами, а высокохудожественными…
В этот момент госсекретарь мистер Ламберт закончил свою так и не переведенную речь, и телеоператор, бросив нашего министра на середине фразы, вновь вернул свою камеру на исходную позицию, чтобы вовремя подгадать к финальным аплодисментам. Последнее, что успело мелькнуть перед глазами Курочкина, – это седой ежик оборванного на полуслове министра культуры и мрачный взгляд, который тот напоследок метнул в толпу приезжих знаменитостей. Будь в арсенале министра не взгляд, а граната – и представителей дружественной американской кинокультуры разнесло бы в клочья. Что стало бы несомненной потерей для Голливуда.
Громкие хлопки аплодисментов возвестили о том, что официальная часть встречи делегации завершена. Телекамера, будто только того и ждала, немедленно оставила в покое наших и американских чиновников, взяв на прицел прибывших кинозвезд. За кадром мигом прорезался голос комментатора. В то время, пока мистер Ламберт своими фарфоровыми зубами разжевывал приветственную речь, этот комментатор где-то шлялся, зато теперь был тут как тут. Захлебывающимся от воодушевления баритоном он принялся перечислять имена, фамилии и кондиции голливудцев.
Сведения, предоставленные Курочкину, оказались точными. В числе гостей, кроме Брюса Боура, действительно оказались режиссер Твентино, экс-ребенок Маколей, кинодива Таня Коллинз (мимоходом был упомянут даже повар, он же предполагаемый бой-френд) и комик Махони. Каждой звезде закадровый комментатор посвящал в среднем секунд двадцать скороговорки, пересыпанной датами, названиями фильмов и премиями. Каждая звезда награждалась эпитетами в превосходной степени, так что Дмитрий Олегович довольно быстро устал от многочисленных великих и выдающихся и ожидал только, когда дело дойдет до человека в ковбойской шляпе.
Тот был явно оставлен на сладкое. Лишь после того, как все голливудцы уже получили в прямом эфире положенную порцию комплиментов, очередь дошла до несравненного Брюса. Было пересчитано не только количество фильмов с его участием, но и количество недругов, коих его герой прикончил в своих картинах из всех видов оружия. Последняя цифра выглядела особенно внушительно. «Некоторые снобы от кинокритики полагают, что Брюс Боур прошел пик своей славы и начал повторяться, – с глубочайшим сарказмом произнес заэкранный голос. – Однако цифры говорят сами за себя. Три последних фильма с его участием возглавили прокатную десятку и за первую неделю проката собрали…» Прозвучали какие-то несусветные суммы в долларах. «При этом гонорары за каждый новый фильм составили в среднем… – голос назвал цифры, – …что превышает даже гонорар Такера в „Бронтозаврах“, и, следовательно, все инсинуации выглядят, по меньшей мере…»
«Интересно было бы узнать, – неожиданно подумал Курочкин, – кто же за работу получает больше – голливудский профессионал Брюс Боур или профессиональный киллер Сорок Восьмой, взявший подряд на убийство Брюса Боура?» Эта мысль показалась Дмитрию Олеговичу отчего-то важной, однако додумать ее до конца, как и прежде, помешали предупредительные гоблины-охранники. Один из них аккуратно выключил телевизор и вежливо напомнил:
– Время вышло, господин Сорок Восьмой. Сейчас по распорядку у вас икебана.
11
Созерцать икебану Курочкину предстояло в одиночестве, без участия гоблинов. Расписание отводило данной процедуре почему-то четырнадцать минут – не пятнадцать, а именно четырнадцать. Откуда взялось это некруглое число, Дмитрий Олегович понятия не имел. Возможно, число что-то символизировало. Возможно, киллер Сорок Восьмой знал некие загадочные тонкости японских ритуалов, и как раз благодаря этим тонкостям жители Страны восходящего солнца превращали обычное разглядывание чахлой флоры в мистическое таинство. Курочкину немедленно припомнилась старая песенка про космонавтов, которым на перекур перед стартом отводилось ровно столько же минут. До сих пор он, как медик по образованию, полагал эту песенку на редкость глупым сочинением: если медкомиссия Звездного городка допустила к полету явных токсикоманов, то грош цена этим хваленым врачам из Центра подготовки космонавтов. Теперь же Дмитрий Олегович вдруг сообразил, что дурацкая фраза насчет курения могла возникнуть в песне в результате вмешательства советской цензуры – дабы не обеспокоить слушателей непонятным и не слишком благозвучным словом, да еще японского происхождения. Курочкин представил себя на месте цензора, не чуждого поэзии, после чего сразу догадался, как мог бы звучать первый куплет на самом деле. Примерно вот так:
