— Давай спать. Утро вечера мудренее, — сказала я Маринке. Разберемся! Как Олежек?
— Лучше, температура спала. Вечером навернул целую тарелку тушеной капусты с сосиской.
— Ну и прекрасно. Спи.
— Ладно. Я так устала-а… Павлуха, слава Богу, трезвенький… «розовый период»… Весь вечер Библию читал: «И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их; и вот, все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем.»
— Опять депрессия у него?
— Наоборот, как ни странно! Нравится ему знать, что все суета сует, и не суетиться особенно. Это мое предназначение. Ну жалко мне его, выбила жизнь из колеи. А разве его одного? Это я уже так утешаюсь… Ладно, ложусь, завтра мы с тобой, не забыла? — будем вместе с нотариусом открывать квартиру Мордвиновой… Вот чудеса! Мир приключений! Черная магия! И не снилось даже, чем придется заниматься… Пожар, смерть, и мы с тобой входим в обгорелую квартиру…
Не успела ничего ответить. Меня схватили и поставили с ванную прямо в тапках. И ещё включили душ, чтоб я намокла прямо в халате. Такие у братца Митьки шуточки. Ему девятнадцать. Он живет в мире больших волнений в связи с летней сессией, необходимостью совместить её с подработкой в ночной лавчонке или грузчиком в речном порту. Он умеет, воткнув в уши штучки от плеера, учить математику-физику, ходить по улицам, ездить в метро… Я стараюсь даже не намекать ему о каких-то своих сложностях, неприятностях… Пусть живет своей жизнью. Пуст радуется, сколько может. Так я вот рассудила после того, как насмотрелась на вчерашних мальчишек, вернее, на то, что осталось от них после Чечни. Теперь вот ученые дяди по черепам пробуют установить который из них Иванов, а который Сидоров…
Я, было, прилегла и выключила свет, приготовилась спать. Но — не вышло. Может, отчасти и потому, что заныла-загудела сирена на чьей-то потревоженной машине… Пока-пока стихло… Но сон так и не пришел. Вместо него возникло решение — посоветоваться с Одинцовой, Шайбой по-школьному. Почему «Шайба»? уже не помню. Но девочка была и впрямь крепенькая что с виду, что в деле. Жила и училась строго по расписанию. Возможно, всем процессом созидания из девочки классного специалиста руководил отец, хоккейный тренер. Она сразу после школы поступила на юрфак. Рассказывали, охотно консультирует своих друзей и подруг. Разумеется, бесплатно. Считается хорошим адвокатом.
Мне прямо приспичило немедленно набрать её номер и позвонить, и спросить, как, что за мутное дело с гибелью в огне старой актрисы Мордвиновой, и есть ли хоть какая-то угроза Маринке… Я нашла номер телефона Одинцовой в своей старой записной книжке и уже, было, сняла телефонную трубку…
Однако усовестилась: стрелки часов черным по белому урезонивали: «Третий час ночи! Нельзя звонить в такое время! Стыдно!»
Я их послушалась, рассудив, что уж в семь точно можно. То есть остается четыре часа всего-навсего. Почти столько летит, кстати, самолет до Новосибирска, где бастующие ученые несут забавный такой плакатик: «Рыжий, рыжий, конопатый, подавись моей зарплатой!» А рыжий-конопатый хоть бы хны… Ох и в интересное время мы, однако, живем… Рыжие чужестранные коровы ходят по голубому телеэкрану, тянут морды, мычат с рекламной навязчивостью — «Му-у!» Чтоб какой-то «Милки Уэй» мы немедленно неслись всем стадом хватать-покупать и совать в рот…
Все-таки, я, прижавшись к теплому коровьему боку, уснула… А проснулась, когда на часах было половина восьмого. Ругая себя на чем свет стоит, схватилась за телефон… Мне сразу повезло — трубку взяла Шайба.
— Мила! Милочка! Мне обязательно надо с тобой переговорить! Прямо сразу! Где скажешь, туда и прибегу. Ты же от меня где-то близко? Верно?
Она, великолепная, замечательная, согласилась сразу же. Через полчаса мы сидели с ней на скамейке заднего двора нашей школы, где в этот час было пусто, только легкий ветерок гонял желтую обертку от жвачки.
— Мила! Милочка! — моя радость так и лезла из меня. — Я на тебя так надеюсь… Я…
— Давай ближе к делу, — посоветовала мне полноватая, хорошо одетая Шайба с прекрасной кожаной сумкой в руках, в фирмовых изящных босоножках на платформочке. — Время!
