– Эта оперативница, Билл… Саул здорово рисковал.
– Рисковал – слабо сказано, господин президент. Саул отправил оперативницу в самое сердце «красной зоны» на территории врага, и там она действовала сама по себе. Без прикрытия. Ей предстояло провернуть невероятно опасную операцию без посторонней помощи. Что, если бы ее убили? Или того хуже – взяли в плен? Саул поставил на карту все наши операции на Ближнем Востоке.
– Как это – все?
– У Кэрри Мэтисон в голове содержались данные по делам бейрутского и багдадского отделений. Исчерпывающие данные: контакты, агенты, явки, шифры… Представляете, что было бы, схвати ее сирийцы? Если бы они передали ее «Хезболле», иранцам? Или вообще, русским? Что бы из нее вытянули! Случилось бы… Короче, не знаю, как скоро мы оправились бы, но наверняка скажу вот что: погибла бы уйма хороших сотрудников. На кону оказалась и наша иракская кампания, пришлось бы ее прекратить. Окончательно. Ну, вы все еще вините меня?
– Что сказал Саул в ответ на обвинения?
– Хотите знать, сенатор? Саул ответил: «Кэрри уже взрослая, может о себе позаботиться». Как будто ничего не случилось. Подумаешь, пустячок!..
– Вот вы говорите, Билл, что Мэтисон вышла на след русского. Это вы в расчет не принимали?
– Мы не были в курсе, Уоррен. Тогда не были. Я собрал срочное совещание, прямо с утра, у себя в кабинете в Западном крыле. Там были я, директор ЦРУ и замы: Дэвид Эстес, начальник контртеррористического центра, Саул. Бо́льшую часть времени, правда, я орал на Беренсона, а он сидел, будто раввин, забывший надеть ермолку.
– Что он сказал?
– Что я опережаю события и нам надо подождать отчета Мэтисон.
Я ему: «Мы ведь даже не знаем, жива ли она!». Мы и правда не знали, где она, что она… Спецназ с трудом успел вернуться на базу. «Мы теряем контакты, агентов», – говорил я. Черт бы с ним, с увольнением, мне хотелось просто взять и треснуть Саулу по морде. А он… Он сидел, глядя на меня из-за стекол очков, такой себе бородатый Йода.
«Кэрри жива и действует», – ответил Саул.
Эстес спросил: «Откуда тебе знать?». Угадайте, что сказал на это Саул. Я вам скажу: «Она хороша».
Представляете? «Она хороша». Он повторяет эту фразу, словно мантру какую-то. Я ушам своим не поверил. Мы все тогда переглянулись; я готов был уволить Саула на месте. Чуть не сказал ему об этом, но потом…
– Что вас остановило?
– Причин две, Уоррен. Две причины, о которых никому из нас нельзя забывать. Помните конгрессмена Джимми Лонгуорта?
– Лонгуорта из Миссури? Кто же забудет Джимми Лонгуорта! Вы бы его видели, господин президент. Тот еще персонаж. И все же, Билл, при чем здесь он?
– Когда я только получил назначение в Вашингтоне, то разосрался с одним агентством. Джимми заглянул ко мне в кабинет с бутылкой «Джек Дэниелс» и двумя стаканами. «Малыш Билли, – начал он, – я тебе одну умную вещь скажу, и если не наберешься мудрости, то запомни хотя бы ее: старожила можно загнобить по самое не могу, но его нельзя увольнять». На мой вопрос: «Почему?» он ответил: «Старожилы знают, где собаки зарыты. Уволишь одного такого, и он уйдет. Молча уйдет, получит пенсию и пособие, а ты полгода спустя будешь объясняться перед каким-нибудь пронырой-репортеришкой из “Вашингтон пост” или даже большим жюри. На дно пойдешь со всей администрацией. До конца жизни себе карму испортишь. Вот почему».
– Так, а вторая причина?
– Мой предшественник на посту директора ЦРУ. Он сказал нечто, чего мне не забыть: «Самая большая беда Саула – патологическая честность, но главное, Билл – каким бы умником ты, член гарвардской “Фи-Бета-Сраки”, себя ни воображал, Саул вдесятеро хитрее и мудрее. А еще он, сволочь такая, самый умный на свете жид. В общем, когда закончишь на него орать – рано или поздно ты на него наорешь, на Саула все орут – выслушай, что он скажет. Внимательно выслушай».
В общем, в конце собрания я отправил Саула в административный отпуск. Прямо на месте. И знаете что?
– Что?
– Он просто посмотрел на меня, Уоррен, сквозь стекла очков и ответил: «Неплохая мысль». Потом встал и вышел. А мы остались чесать в затылке и гадать: что он имел в виду?!
