Игра с тенью - страница 99

Моя дорогая Мэриан!

Признаю, ты была права (а разве ты бываешь неправа?) — все к лучшему. Поиски Тернера действительно временно расстроили мой разум, и нет лучшего лечения, чем быть здесь, рядом с моими дорогими. Я боялся, что они меня не узнают — что я сам себя не узнаю в мягком свете и домашнем спокойствии Лиммериджа и буду с тоской бродить по дому, будто призрак на пиру, неся с собой свою темноту. Но темнота ушла, а с нею и призрак. Я снова стал собой. Флоренс теперь счастлива. Она так мила и ласкова со мной, будто я и не уезжал!

Что же касается Тернера, я прекрасно понимаю, сколько времени потратил на погоню за тенью и сколько, следовательно, остается несделанного. (Иногда ночами я терзаю себя, представляя, что скажет леди Ист-лейк: «Это все, что вы обнаружили за пять месяцев, мистер Хартрайт? Вы открыли, что Тернер был странным человеком?») Мне горько признать, что я вынужден принять твое предложение — но я его принимаю, с благодарностью и уверенностью в том, что ни у кого еще не было более преданной и щедрой сестры. Ты обещаешь регулярно сообщать мне свои открытия; я, в свою очередь, клянусь обращаться с ними так же взвешенно и бесстрастно, как палеонтолог обращается с костями динозавра. Подобно этому вымершему гиганту, мой тоже будет воскрешен на основании одних лишь фактов. Больше никакого бурного воображения!

Твой преданный брат

Уолтер

Понедельник

Ничего.

Вторник

Письмо от Уолтера. Собралась на него ответить, но не нашла нужный тон. В конце концов глаза мои стали слипаться от изнеможения. Завтра.

Среда

Еще один пустой день. Завтра я должна приступить к работе.

Четверг

Сегодня днем я наконец набралась смелости, чтобы позвонить. Впрочем, вполне вероятно, то была вовсе не смелость, а глупость. Долго настраивая себя перед зеркалом, я вроде бы уверилась в том, что пройду собеседование и не подведу ни себя, ни Уолтера. Но, думаю, в глубине души я сознавала: это самообман. Ведь именно Элизабет Истлейк выведала у миссис Раскин тайны ее несчастного брака; и надежды на то, что столь изощренный ум не сумеет докопаться до моих бед, были смехотворными. Но если бы я из собственного самолюбия не прибегала к этому маленькому самообману, то едва ли заставила бы себя пойти.

Очень скоро начались испытания.

— Мэриан! — сказала она, взяв мои руки в свои. — Какая радость! Ну-ка признайся, ты здесь по серьезному поводу.

— Выходит, что так.

Она удовлетворенно кивнула.

— Стоукс, меня нет дома.

Коснувшись моей руки, она направилась вместе со мной в будуар.

— Я из сил выбивалась ради миссис Медисон и прочих упитанных матрон.

Она мимоходом указала на стол в гостиной:

— Каково твое мнение о моих душеспасительных беседах?

Обернувшись, я увидела на сложенной скатерти небольшую картину без рамки, изображавшую Мадонну с младенцем. Несмотря на сеть трещинок и потускневшие краски, изысканный наклон головы Мадонны и безыскусная нежность ее лица были хорошо различимы.

— Филиппино Липпи, — пояснила леди Истлейк. — Картина вернулась с нами из Италии. Я буду огорчена, когда придется отдать ее в музей, ибо это — случайная и счастливая находка. А в галерее какая-нибудь скучнейшая дамочка немного над ней поворкует и затем разразится воодушевленным монологом о младенцах.

Я понимала: от меня ждут остроумной реплики, однако мой бедный измученный мозг отказывался реагировать. Леди Истлейк предпочла этого не заметить и принялась убирать бумаги, сваленные на одном из стульев. Но когда мы уселись, она устремила на меня изучающий взгляд и произнесла:

— Все ли у тебя в порядке, моя дорогая?

— Да, благодарю, — ответила я, сознавая, что вялость и неубедительность моих слов свидетельствуют об обратном. — А как ваши дела?

— О! Мне невероятно повезло. Два месяца горных видов, архитектуры и живописных шедевров, и ни одного обеда дома, ничего приедающегося. Однако в конце концов устаешь от неустроенности. Поэтому второй подарок судьбы — возможность возвратиться обратно, вновь очутиться там, где все организовано, как надо.