— Отлично. Третий крик петуха и адский котел, — весело проговорил Лаймонд. — Символики у нас хоть отбавляй.
— Вы хотите сказать, что я его не убил?
— Нет. Так что даже муки твоей совести коренятся в игре воображения. Ойстер жив, только слегка ошпарен. Думаю, вам обоим этот опыт пойдет на пользу.
Тут Лаймонд обвел ухмыляющуюся публику слегка удивленным взглядом:
— У вас что, нет работы? Или, может быть, сегодня праздник?
В одно мгновение зрители исчезли. Перед юношей остались лишь трое. Рыжий стоял прямо, и в его повадке ощущалось природное достоинство, хотя слов он и не находил. И в самом деле, говорить, казалось, было уже не о чем. Хозяин, очевидно, думал так же. Он сердечно улыбнулся:
— Прекрасное развлечение. Спасибо тебе! Не думал ли ты проделывать это за деньги? Нет? А стоило бы. На ярмарке в Хавике ты бы имел большой успех. Мэт, сними сапоги с молодого джентльмена и отпусти его где-нибудь в горах. Не ближе, чем за десять миль от меня.
Молодой джентльмен покраснел до корней волос. Значит, позабавились, и будет: заставили медведя поплясать, да и спустили собак. На это юность и уязвленное самолюбие находят только один ответ.
— А ну-ка попробуй, — сказал рыжий и замахнулся.
Лаймонд поймал занесенную руку на полпути к своему лицу, крепко схватил ее, крутанул и улыбнулся. Юноша скривился от боли.
— Тише, тише! Вспомните свое благородное воспитание и своего Кэкстона 19). «Как отличить Джентльмена от Невежи?» Не уподобляйся Невеже, Рыжик. «На войне он празднует лодыря, в цвете лет хвастлив и заносчив, перед лицом врага полон трусости, плоти своей потакает и предается распутству, беспробудно пьет и никогда не бывает трезвым. Послав вызов, отказывается выйти на поле брани, собственными руками душит пленника, из боя бежит, оставив знамя суверена, лжет повелителю своему…»
— У кого что болит… — Юноша, чью руку Лаймонд внезапно отпустил, потер запястье.
— Конечно. Мои нерушимые правила. У каждого своя вера. Джонни верит в Парацельса. А Мэт — последователь Лидгейта 20), твой же отец в Эшеме 21) души не чает. Рычит ли он, они трепещут, сердится ли он, они страшатся, жалуется ли он…
Мэт был так поражен, что осмелился даже перебить хозяина. Он заговорил, указывая толстым пальцем на рыжеволосого парня:
— Его отец? Он же не назвал себя.
— Я тебе его представлю. — Лаймонд заговорил мягким голосом, глядя на Булло. — Уилл Скотт из Кинкурда, старший сын Бокклю.
Цыган нагло улыбнулся в ответ:
— Вот уж добыча так добыча.
Юноша все понял, и на лице его появилось презрение.
— Ну конечно: теперь ясно, почему вы не поверили мне. Но вам не нужно бояться Бокклю — это правда. Он не будет вас преследовать, если вы примете меня, и не заплатит денег, если потребуете выкуп. На самом деле он знает, что я ушел из дома с намерением примкнуть к кому-нибудь вроде вас.
— К кому-нибудь вроде, — беспечно повторил Лаймонд, — и не пытался вас остановить?
Молодой человек рассмеялся:
— Его не прельщает перспектива увидеть собственного сына в сточной канаве. Пытался, разумеется. Но в семье есть еще два сына. Придется привыкнуть.
Лаймонд печально покачал головой:
— Вот твоя работа на сегодняшний день, Джонни.
Джонни Булло бесшумно вскочил на ноги и показал белые зубы в восторженной улыбке. Он лениво потянулся, изысканно поклонился Лаймонду, кивнул Мэту и направился к своему пони. По пути остановился и ткнул в юношу длинным грязным пальцем.
— Домой, парень, отправляйся домой, — сказал он. — Для того чтобы расхлебывать кашу, которую этот вот заварил, тебе понадобится ложка подлиннее.
— Ну так что? — спросил Лаймонд, и Уилл Скотт, к тайному своему изумлению, услышал в его голосе приглашение остаться.
— Ложки у меня нет, — сказал он. — Но есть нож, который не подведет.
— Этот? — Хозяин вытащил из-за пояса кинжал, который отобрали у Уилла, когда тот попал в засаду, задумчиво подбросил его раз, другой, а потом швырнул владельцу. Уилл поймал кинжал; удивленное, растерянное выражение появилось на его лице.
Мэт наблюдал за ним, полный дурных предчувствий.
— Ведь вы не принимаете его, сэр?
— Напротив, — сказал Лаймонд, не спуская со Скотта глаз. — Как раз наоборот.
