— Короче, ближе к делу.
— Ты тоже человек, как я вижу, не бедненький? Не боишься, что Виталик разматываться начнет? Помоги ему и помоги мне, чтобы и я язык за зубами держал крепко…
Договорить он не успел — Котенев резко двинул его в солнечное сплетение, а когда согнутый его ударом Ворона сломался пополам, добавил сверху по почкам.
Анашкин рухнул ему под ноги, захлебываясь слюной и блевотиной, корчась от жуткой боли и кривя рот в беззвучном крике, пытаясь протолкнуть в себя хоть немного воздуха, впитавшего гнилые запахи помойки.
— Забудь навечно мой телефон, — наклонившись к его лицу, прошипел Михаил Павлович. — Еще раз объявишься, прибью!
Выпрямившись, он с размаху пнул ногой Григория и не оглядываясь пошел прочь…
На остановках автобусов все так же толпился народ, взблескивали стеклами двери магазина «Зенит», впуская и выпуская покупателей, бойко торговала мороженщица в обшарпанном киоске, со всех сторон облепленном страждущими, клонилось к закату усталое солнце, утомленно взиравшее на извечную суету огромного, загазованного, грязного и перенаселенного города, казалось целиком состоящего только из камня и толпы людей, среди которых терялись хилые островки чахлой зелени.
Котенев слегка подрагивавшей рукой отпер дверь машины и тяжело плюхнулся на сиденье — экое несуразное получилось свиданьице. Угрожает еще, вымогатель, шантажист несчастный! И Виталий хорош, нашел кому доверить передать приветик из своего далека, отыскал гнусную блатную рожу, дал телефон, совершенно не подумав, кому и что он доверяет.
Михаил Павлович плавно тронул с места, вырулив на оживленное шоссе — сейчас останутся позади старое здание станции метро и темно-красная пожарная часть с каланчой, а вместе с ними и, наверное, уже пришедший в себя посланец из зоны, валяющийся около мусорных баков на задворках шашлычной. Забыть о нем, наплевать и забыть, больше не сунется!
Настроение было поганым, и всякое желание хоть чем-то помочь бедному Виталику Манакову абсолютно пропало…
Вопреки надеждам и ожиданиям Манакова, Ворона позвонил Михаилу Павловичу далеко не сразу по возвращении в Москву. До их встречи в Сокольниках произошло еще множество совершенно различных событий.
В столице из родни у него осталась только тетка — немолодая, прижимистая и пьющая. Помня об этом, Ворона прямо с вокзала отправился на поиски спиртного и только потом заявился к ней.
Приняла она его неласково — поджала губы провалившегося беззубого рта и уставилась на племянника сухими маленькими глазками. Поздоровавшись, Григорий выставил на стол купленную бутылку и, скинув куртку, уселся на стул. Тетка молча собрала закусить, подала стаканчики, вилки, нарезала хлеба. Выпили.
— Жить-то у меня полагаешь? — сложив руки на животе, поинтересовалась тетка, разглядывая племянника, словно барышник, оценивающий лошадь на ярмарке в воскресный день.
— Где же еще? — изумился Гришка. — У меня тут площадь была, права имею.
— А тебя пропишут?
— Пропишут, если ты поперек вставать не станешь. Да и тебе чего одной мыкаться. Небось персональной пенсии не заслужила?
— Кормилец, — презрительно фыркнула тетка, — живу, как видишь, с голоду не померла. Где приберусь, когда в соседнем магазине полы наймусь помыть, вот и перебиваюсь. Но ты на мои деньги не зарься, я тебя кормить не собираюся.
— Ладно тебе, — миролюбиво сказал Анашкин.
Ссориться с теткой раньше времени в его планы никак не входило: сначала надо прописаться, осмотреться, найти местечко получше, да и настроение было шоколадное — воля, Москва, с детства знакомая квартира, в которой, похоже, так ничего и не изменилось за годы его отсутствия. Да и с чего бы тут произойти изменениям? Пенсия у тетки маленькая, ходит она в старье, а надо за квартиру платить, есть, пить, одеваться-обуваться, да и на лекарства небось тоже деньги идут: не молоденькая и выпивает, а это опять расход.
— Вот пропишусь, на работу устроюсь, — мечтательно протянул племянник.
— Знаю я твои работы, — хмыкнула тетка, наливая себе еще, — опять загремишь в тюрягу.
— Не, больше туда ни ногой, — покрутил начавшей тяжелеть головой Гришка. — Хватит, нахлебался. Картошка в доме есть? Пожарила бы, а то жрать охота…
