Белизна обсыпала мукой людей, прорисовала занесенный перед жатвой серп. Крохотные разноцветные звездочки заискрились в бездне плаща Каа, уже полностью перегородившего выход, но продолжавшего разрастаться куда-то в кирпичные стены, бесшумно и неотвратимо растворяя их и загибаясь вовнутрь, точно приготовившись принять в объятия жизни людей.
Звезды сложились в нужный знак на клочке бездны, серп, вознесенный под самые крыши, неправдоподобно прямо, без всякого намека на существование сжимавшей его, пусть и фантастически громадной человеческой руки, съехал к железнорукому и стал быстро разрезать его на части, словно старинный мастер-силуэтист перекраивая ножницами неудавшийся профиль привередливого вельможи.
Орудие отрезало неудавшиеся плечи силуэта, снесло половину головы, замерло, задумавшись, и, окончательно решившись, поколдовало над телом и ногами. Последние сечения были настолько ювелирны, что туловище железнору-кого стало разлетаться, как клочки бумаги, лишь после того, как мастер занялся гориллами. За десять секунд гориллы такими же грязными клочками свалились на землю и, наконец, пришла очередь знакомца.
Звук от разрезов напоминал рвущиеся промокашки — до дрожи противный и вязкий.
Глава 2. Начало расследования
Народная примета — если вам ранним утром звонят по телефону, то значит в мире случилась очередная гадость.
Не открывая глаз, Максим поднял трубку стоящего на полу под кроватью разбившего тишину аппарата и прижал ее к уху, не имея ни сил, ни желания не то чтобы сказать туда нечто вроде «алле» или «да», но и просто нечленораздельно промычать в оную. Звонивший его повадки знал и просто сообщил, не дожидаясь ненужных сантиментов и приветствий, где, когда и по какой форме. Выронив трубку, Максим с трудом перевернулся на спину, ощущая боль в затекших мышцах. Глаза удалось разлепить только после того, как он соскреб с ресниц наслоения противного гноя, постоянно скапливающегося там, стоило только прикрыть веки. Несколько минут он таращился в грязный потолок, приходя в себя и соображая почему же ему так плохо.
Вскоре все разъяснилось. Привычку спать в кровати в одежде, причем полусидя, подоткнув подушку, он приобрел давно, но в последнее время, в связи с растущим душевным беспокойством, стал класть на колени поверх одеяла еще и автомат или что-то подобное по скорострельности и убойности. Этой ночью он почему-то спал крепко, но, видимо, здорово ворочался и сполз в горизонтальное положение. Автомат съехал с коленей прямо ему под бок, и на нем-то он всю ночь и яроспал. Обильная оружейная смазка окончательно привела в негодность простыню, оставив на ней огромные коричневые жирные пятна, будто Максим жарил там глазунью из страусиных яиц. К счастью, затвор автомата был на предохранителе.
Сев на кровати, он поставил машинку в ближайший угол и принялся энергично растирать заросшую щетиной рожу, пытаясь этим как-то взбодрить себя. Умываться он перестал тоже давно — с того случая, когда какие-то шутники слили в городскую канализацию пару цистерн ртути, из-за чего из крана нередко выпадали большие и маленькие блестящие шарики этого очень полезного для человеческого организма металла.
Голова болела ноющей тупой болью, сейчас сосредоточившейся где-то на затылке, почти у самого основания черепа, временами посылая чувствительные разряды в темя и виски, и не было от этого никакого спасения. Разве что сидеть вот так на кровати прямо, закрыв глаза в полудреме, не шевеля ни рукой, ни ногой, дожидаясь, пока боль стечет полностью в позвоночник, и держать ее там, стараясь снова не расплескать на затылок и виски. Увы, это было невозможно.
Максим расшнуровал свои десантные ботинки, размял ноги и ступни руками, снял и выбросил носки в огромную кучу старого грязного белья, за неимением другой мебели в комнате, кроме солдатской панцирной крбвати и автомата, сваленного прямо на немытый и неметеный пол, обильно унавоженный банками, пакетами, обертками, коробками из-под пищевых полуфабрикатов; надел новые носки, достав их из-под матраса, влез в ботинки и снова туго зашнуровался.
