В кроне деревьев…
В самой глубине парка…
Высоко…
На огромной сухой ветке… Веревка… Болтался человек…
Я не помню, как вылетел из виртуальной кабины. Наверное, мое лицо выражало такой животный ужас, что все встречные служаки разбегались в стороны. Я помню только, как упал на кровать в своей каюте и разрыдался.
Привет, мой дневник. (Виктор сидит перед экраном, уронив голову на стол) Отключи мемокамеру, хорошо? (экран гаснет)
Я не знаю, что еще тебе сказать. Повторить вчерашнюю запись? (пауза)
Он стал моей тенью. Личный, мать его, кошмар. (пауза)
Призрак. Не убьешь, не прогонишь. Везде следом… Везде следом…
Что он хочет сказать? Может, его убили? Подтянули веревку снаружи, через дыру в потолке? А теперь он жаждет мести… (пауза)
Везде следом… Везде следом… (Виктор переходит на крик, смеётся, затем тишина)
Выключись, черт… Лина?
Я встал попить. Горло пересохло. Ударился ногой. Свет забыл. Да. Прости, разбудил. Иду, сейчас… Выключайся…
Запись от 452.5, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам
Через пять корабельных суток исследовательские боты вернулись. Результат меня не удивил. Похоже, планета сгорела. Целая планета вспыхнула, как спичка, и превратилась в головешку. Никаких свидетельств применения оружия массового уничтожения мы не нашли. По крайней мере — известного нам. Обычный пожар, который никто не захотел потушить. Вот и все…
В отделе информации подняли архивы и сопоставили разрозненные данные других экспедиций с тем, что досталось нам. Забавно, но собственного наименования у планеты не было. В земных каталогах она числилась как Дом Знаков. Мы выяснили, что местные жители по природе своей не воспринимали звуков, общаясь исключительно набором символов. Их письмена напоминали иероглифы средневековых японцев, а для общения друг с другом эволюция сделала им и вовсе шикарный подарок — особые светочувствительные микроэлементы, вырабатываемые железами, расположенными на кончиках пальцев. Судя по всему, они попросту писали пальцами в воздухе.
Узнав об этом, я решил, что бедная Лина зря старалась — тварь ее даже не слышала. Лина же приказала смонтировать в каюте Хола специальный автопереводчик, который мог бы воспринимать его иероглифы и конвертировать их в английскую или русскую речь.
Лина, сколько я ее помню, всегда была упрямой особой. Она трижды получала отказ, прежде чем ее приняли в нашу команду. Сейчас она с подобным упрямством относилась к своим вечерним посиделкам у Хола. Лина как будто приросла к этому пришельцу. Постоянно, за завтраками и ужинами, восторгалась строением его вытянутой черепушки и дурацкими тонкими конечностями, и глаза ее при этом сверкали, как у кошки, увидевшей в полутьме жирную упитанную мышь.
Хол превратился в домашнюю зверушку, любимого питомца. Я слышал, что некоторые члены команды уже делают ставки на его пробуждение, и подумывал о том, чтобы как можно скорее запечатать его труп в специальный контейнер. От греха подальше.
Так или иначе, но мое терпение была на исходе.
Вечером, подслушав очередную сказку о Земле, я ворвался в каюту Хола и начал убеждать Лину, что пришелец мертв.
«Он не понимает тебя. Он не дышит и не шевелится, — цедил я сквозь зубы. Ты помешалась на нем. Ты не хочешь поверить очевидному. Этой деревяшке уже ничего не светит. Он сгорел, испарился, исчез. Мумия, памятник погибшему народу — ничего более».
Я часто и тяжело дышал в дурацкой кислородной маске и ненавидел себя в тот момент. Большие янтарные глаза Лины смотрели на меня испуганно, словно я готов был прикончить Хола прямо сейчас, собственноручно. Я не хотел ее пугать. Я просто сорвался. Отвратительное ощущение.
Лина молчала в ответ.
А потом я понял… нет, скорее почувствовал, что в каюте появился кто-то еще.
Чужое присутствие растеклось вокруг нас пряным холодком.
Пришелец смотрел на меня, слегка наклонив голову. Его глаза были сочно-зелеными, как первая майская трава. В воздухе перед ним тускло мерцал небольшой иероглиф — близнец того, что красовался на зеленоватом лезвии ножа Хола.
А затем бесстрастный голос автопереводчика произнес слово, которое впоследствии мне пришлось запомнить на всю жизнь.
