— Раз так, я вышибу дверь! Или вызову пожарных!
Он нашел что-то кубинское с румбой и гитарой. При этом поглядел на кухонные часы. Старые, с блошиного рынка. Он их уже несколько недель не заводил. А где его ручные часы? Все так же на цыпочках он прокрался в кабинет.
— Все, с меня хватит!
Сергей начал дубасить в дверь ногой, наверно, слышно было на весь дом. Пауль бросил взгляд на ручные часы, прошмыгнул назад, завел часы на кухне и повернул стрелки на половину девятого. Потом остановился и постарался сосредоточиться. Медленно, громко топая, пошел к двери.
— Перестань, я уже иду!
Стук прекратился. Пауль открыл дверь, приятель стоял, засунув руки в карманы, прислонившись к стене, и смотрел на него с холодным любопытством. Если он и почувствовал облегчение, то не показал этого.
Пауль расплылся в улыбке:
— Привет, Сергей. Что за штурм? Или это ты в Сербии научился так стучаться?
Последние три месяца Сергей снимал в Сербии документальный фильм. В ответ на шутку Пауля он даже не усмехнулся. Медленно отлепился от стены и сделал шаг по направлению к двери.
— Можно?
Пауль все еще пытался улыбаться, как и полагается при встрече с лучшим другом после трехмесячной разлуки, но под холодным взглядом Сергея ему это плохо удавалось.
— Ну конечно. Заходи. Что за дурацкий вопрос?
Надо ли обнять Сергея? Вообще-то они всегда обнимались, если не виделись больше недели. Но теперь… Это казалось почему-то неуместным.
Сергей вошел в квартиру, и Пауль закрыл дверь.
— Нормальный вопрос, если разговариваешь с человеком, о котором два месяца ничего не слышал, который не подходит к телефону и не отвечает на письма, а его подружка рассказывает, что он теперь записался в гении. — Сергей говорил, словно не ожидал ответа. Так и не вынув рук из карманов, он посмотрел в потолок. — Может, включишь свет?
— Ой, нет. К сожалению, лампочка перегорела. Но мы ведь не собираемся торчать в прихожей, правда?
Пауль старался, чтобы голос звучал весело. А сам ужасно злился, потому что лампочка перегорела всего два дня назад, а Сергей теперь наверняка подумает, что он так и живет неделями без света. Может, сказать ему? Что нормальнее: жить без света в прихожей или, увидев человека после трехмесячного отсутствия, первым делом заявить, что все это время, за исключением последних двух дней, жил со светом? А почему Сергей вообще об этом спросил? Раньше он ничего такого просто не заметил бы. Он что, хочет загнать его в угол? Потому что Пауль некоторое время не давал о себе знать? Сергею хорошо говорить: он документалист, ему не надо придумывать истории, писать диалоги, решать, кто будет играть. Нашел тему, поставил камеру, а остальное — на монтажном столе. Конечно, все не так уж просто, Пауль это знал, но…
— Может, мы и не собираемся торчать в прихожей, но стоим тут уже достаточно долго, — ответил Сергей.
Пауль взглянул на приятеля. Что означает этот ироничный тон? Он же только на секунду отвернулся к гардеробу, притворяясь, что ищет плечики для куртки Сергея.
— Ну что, пойдем куда-нибудь?
— Само собой, в кухню. Я просто смотрел, есть ли свободные плечики для твоей куртки.
— Плечики для моей куртки? — Сергей посмотрел на свою спортивную куртку с капюшоном. — Думаю, обойдется и так.
По радио в кухне в это время уже началась документальная передача про культ мертвых в Южной Америке. Пауль так торопливо начал искать другую станцию, что чуть было не уронил приемник с холодильника.
— О чем они там думают на радио! — Качая головой, он улыбнулся Сергею. — Только что была веселая музыка, а на секунду вышел, возвращаешься — а тут вон что.
— Н-да. — Сергей сел за стол и посмотрел на развернутые газеты.
Найдя джаз, Пауль прислонился к холодильнику и скрестил руки. Но тут же вспомнил, что скрещенные на груди руки означают оборону, опустил их, мгновение не знал, куда их деть, и, наконец, сунул в карманы брюк. Не глубоко, чтобы не выглядеть человеком, уверенным в себе.
— Я читал и, наверно, задремал, поэтому не сразу услышал, как ты стучишь.
Сергей — по его лицу ничего нельзя было понять — отложил газеты и взглянул на него:
