Все прочие доводы, обыкновенно приводимые экономистами против вмешательства государства, недостаточно убедительны, потому что все они, как мы уже видели, опираются на сомнительный постулат: на ту идею, что высшей, если не единственной, целью жизни обществ является цивилизация, как они ее понимают, – цивилизация, характеризующаяся прежде всего так называемым развитием народного богатства. Один немецкий философ, не впадая в преувеличения, свойственные противникам всякой цивилизации, мог задать вопрос: не придет ли когда-либо наш мир опять к такому состоянию культуры, при котором, как в классической древности, правилом и идеалом станет известная мера в пользовании благами жизни? Достаточно выставить подобную гипотезу – а она не заключает в себе ничего иррационального, – чтобы постулат экономистов потерял значительную долю своей ценности, а вместе с тем потеряла бы ценность и опирающаяся на него аргументация. Не таково, да и не могло бы быть таковым, положение аргументации, опирающейся на правильно понятый индивидуализм.
Только такой индивидуализм, с другой стороны, дает основательные аргументы в пользу умеренной деятельности государства. В самом деле, если устранить аргументы, опирающиеся на понятие о так называемом праве государства, которого в действительности не существует и которое могло бы существовать лишь при полном уничтожении права индивидуума, то останется только возложить на государство заботу о доставлении всем своим членам средства стать моральными личностями и возможности наиболее полного развития своей личности, раз она ими завоевана. Но такую именно обязанность и налагает на государство индивидуализм в его совершеннейшей форме.
Наконец, только индивидуализм, как мы его понимаем, может дать разумное основание философии права, а также политической свободе и верховенству народа. Ибо, несмотря на критику, направленную против абстрактной идеи права, против верховенства народа и политической свободы, первые два понятия продолжают быть основами, а третье – высшей целью всякого прогрессивного общества, т. е. такого общества, которым, еще раз повторяю это, мы только и занимаемся.
Теория, которая кладет в основу права достоинство личности, может быть заменена только такой, которая всякое право переносит на общество, или еще теорией исторического права. Но что такое представляют собою эти чисто исторические права, которые снова попали в большую милость под тем предлогом, что они, в отличие от так называемых естественных или рациональных прав, определены в хартиях, надлежащим образом изложенных и датированных, что такое представляют они, как не частные права, подобные тем, которые знал и освящал старый порядок и которые, как мы видели, были только узаконенными привилегиями? Неужели хотят к ним вернуться? Неужели это может быть достойной целью прогрессивных обществ? Необходимо ясно поставить вопрос и наглядно показать, какое получится решение, если современный мир, отвергнув философию права в том виде, как ее понимает индивидуализм, вернется к концепции, столь справедливо осужденной в XVIII веке. С другой стороны, что такое индивидуальное право, рассматриваемое как простой дар государства, а следовательно, дар временный, который всегда можно отобрать? Что такое понятие о государстве, существующем отдельно от индивидуумов? Все это части той системы идей, которая рассыпается под дуновением критики, как только формулировать ее в целом.
Что касается одного из наиболее распространенных возражений против индивидуалистической философии права – опасности признания рациональных или естественных прав, которые еще не включены в кодексы, но непременно должны попасть туда впоследствии, то эта опасность существует только в тех обществах, где гражданам, вопреки всякой справедливости, прегражден доступ к этим правам. В данном случае неудобства, вытекающие из требования гражданами этих прав, происходят – в значительной степени, по крайней мере – от эгоизма или трусости властей, отказывающихся санкционировать эти права. Кроме того, подобное требование становится заслуживающим порицания лишь в том случае, когда оно сопровождается насилием. Но здесь мы говорим только о чистой теории. Пока требование естественного, или рационального права происходит в теоретической форме, оно приносит честь политическому обществу, настаивающему на нем.
