Оно приобретает совершенно тираническое влияние — начинает просто репрессировать настоящее, ставить его в недопустимую зависимость от себя как от прошлого, в котором якобы скрывается главный враг нашего исторического творчества. Здесь мы сталкиваемся с одним из парадоксов времени в истории, в пределах которого выстраиваются в высшей степени противоречивые отношения между прошлым и настоящим. Это когда настоящее не может возникнуть и существовать без прошлого, но как настоящее утверждает себя только через преодоление прошлого в себе, и в первую очередь такого, которое мешает ему быть настоящим. И похоже, мы в полной мере не владеем культурой отношений со своим прошлым.
Мы не творим историю, а зацикливаем себя на сведении с ней счетов. Мы начинаем смотреть на свою историю как на бедствие, со всей пассионарной страстью устремляясь к исторически безосновному творчеству как к своему идеалу. Так мы теряем контроль над нашим прошлым и, как следствие, начинаем жить в условиях непереносимого настоящего, в котором все возможно именно потому, что оно, вслед за прошлым, нам больше не принадлежит. И будущее, со всеми присущими ему неопределенностями, начинает твориться за счет усиления неопределенности прошлого. Так настоящее превращается не в основание, связующее прошлое с будущим, а в арену все разрушающей борьбы между ними. Так мы превращаемся в разрушенные отбросы разрушенных веков.
В итоге мы (русские люди) осваиваем совершенно порочный способ самоидентификации не со своей нацией, ее историческими, культурными и духовными сущностями, а всего лишь с очередной модернизационной идеей. Цена модернизации становится и непосильной, и абсурдной — отказ от собственной национальной самости. И такой модернизации начинает сопутствовать странная познавательная процедура: мы начинаем мыслить только подробностями, упуская то главное, что связывает все частности нашего бытия в единое целое, с одной им присущей сущностью — сущностью России и в ней — русской нации. Она как основа целостности нашего бытия в истории просто игнорируется. И как следствие, мы, часто не осознавая, продолжаем платить невосполнимую цену за презрение к нации как субъекту мировой и своей собственной истории.
Стать собой или стать другим
Все подлинно значимое и в жизни человека, и в жизни общества живет только идеей целого и, следовательно, как элемент целого, будучи интегрировано в нем, питается его смыслами и жизненной энергетикой. Вырванное же из своей связи с целым, переставая жить жизнью целого, часть начинает деградировать, жить не подлинностью своего бытия, ибо в части сущность представлена своей частью, в целом — всей своей тотальностью. Вот почему я настолько бытийствую в своем бытии, насколько растворяю в себе его сущность, и через нее живу всей целостностью бытия.
Преодолевая в себе свою национальную сущность и связанные с ней основы целостного бытия, нас охватывает идентификационная истерика по поводу всех ценностей нашего национального существования. Мы начинаем жить парализующей наше самосознание идентификационной верой в то, что мы носители неправильной истории, не состоявшейся культуры, больной духовности, и только отказ от них способен вернуть нас к исторической норме. Но это именно та «норма», которая окончательно истощает наши души. Так в своей собственной истории мы становимся изменниками всему, чему только можно изменить. Мы начинаем испытывать странное сладострастие, насилуя самих себя чрезмерными требованиями к своей истории и культуре, и, как правило, с ценностно-смысловых позиций иных культур и цивилизаций. И, как следствие, отношение к ним перестает быть национально мобилизующим переживанием.
При этом никто не будет спорить с тем, что в нашей истории немало явлений, в высшей степени достойных критического отношения. Но под знаменем критического переосмысления мы допускаем нигилистическое ниспровержение всей нашей истории и чуть ли не всей нашей культуры. Так мы лишаем себя памяти осознания русских свершений в истории и вслед за этим исторического самоуважения.
