Гарри содрогнулся. Значит, частица души и сознания Гарри-Которым-Он-Не-Станет еще живет в нем? Именно она раскидала этих злодеев? Не драматизируй, мальчик. Они — всего лишь мелкие шавки, которым не на что выпить. Они — не зло и не тьма, всего лишь мерзость. Не поддавайся громким словам, ярким одеждам и лицам, стереотипам, помнишь? Все, я устал.
Гарри помнил. Его поразило ледяное равнодушие собеседника, для него словно не было эмоций и чувств, только холодная логика и бесконечная усталость. В моей последней битве я потерял ВСЕ. Это не было чужой мыслью, только воспоминанием о строчке в письме. Сначала Гарри счел это преувеличением (знал бы он слово гротеск — непременно использовал бы его), но теперь был склонен считать иначе. Последняя битва, потерял ВСЕ. Это было правдой. У того Гарри было очень, очень много битв, и в последней он потерял не только друзей, любимых и цель жизни. Он потерял себя, волю к жизни, и поэтому раствориться, перестать существовать, уйти вместе со своей реальностью было для него, наверное, благословением. Гарри содрогнулся. Он не хотел знать, что произошло бы, не получи он посылки.
* * *
Гарри болтал со «стариной Томом», барменом и владельцем Дырявого Котла. По утрам, с семи и приблизительно до девяти, зал паба был вечно пуст, и Том скучал, надраивая стаканы за своей стойкой. Гарри же, следуя инструкции, просыпался в половину седьмого и делал получасовую зарядку, а потом еще бегал по Косому переулку, с каждым днем увеличивая дистанцию на пару шагов. А потом, по сложившийся уже традиции, болтал с Томом, слушая рассуждения старика о политике, рассказывая о том, что увидел или услышал вчера в Косом переулке или обсуждая утренний выпуск «Пророка». Том, поначалу упорно именовавший мальчика «мистер Эванс», вскоре сдался и принялся называть постояльца «Ларри». А без четверти девять Гарри уходил — для прикрытия он устроился помощником в кафе-мороженое Флориана Фортескью. Работа была не сложная, а платил Фортескью вполне достаточно, чтобы на это можно было прожить.
Старому бармену нравился этот живой и общительный паренек. Десятилетний сиротка-волшебник с темными, отливающими на свету огнем волосами, с любопытством взирающий на мир огромными зелеными глазами из-под нависающей на лоб волнистой челки, покорил сердца почти всех постоянных (то есть продавцов и владельцев) Косого переулка. Как-то Том спросил, почему мальчик носит такую длинную челку, которая то и дело спадает на глаза, и Ларри с некоторым смущением показал лоб, изборожденный отвратительными старыми шрамами, которые теперь уже не уберешь никакими заклятьями. Больше вопросов о длинной челке Том не задавал.
— Знаешь, знал я когда-то одну Эванс, — сказал Том. Это не давало ему покоя все эти дни. — Ты на нее очень похож.
— Сомневаюсь, что мы родственники, — пробормотал мальчик. — Фамилия досталась мне от отца, а он не был волшебником. Я и о магии-то узнал из дневника какой-то ведьмы столетней давности.
Том не стал расспрашивать, и Гарри был доволен. Судя по всему, ему удалось создать нужное впечатление полукровки, волшебника-сироты, сбежавшего от своей тетки-ксенофоба.
— Ты на нее похож, — тихо сказал Том. — Те же волосы и глаза. Она была потрясающей ведьмой, лучшей в своем поколении, и такой же рассудительной.
Гарри собирался что-то ответить, но увидел, что глаза бармена метнулись ко входу, напряглись, а потом Том заулыбался, но как-то неискренне.
— Какими судьбами, директор? — все еще улыбаясь, спросил Том.
Гарри не только подавил желание заполошно обернуться, он даже запретил себе вздрагивать. Нельзя привлекать внимание. Он почувствовал, как где-то внутри напрягся другой Гарри, тревога ушла, а на поверхность сознания всплыли ложные воспоминания.
— Да вот, хотел расспросить тебя кое о чем, Том, — благодушно ответил Дамблдор.
— Пожалуй, я пойду, Том, — пробормотал Гарри. — Мистер Фортескью не обрадуется, если я опоздаю.
— До вечера, — попрощался бармен, а потом повернулся к Дамблдору. — Вы что-нибудь будете?
— Чаю, пожалуйста. А кто этот мальчик? Один из твоих внуков? — с самым что ни на есть благодушным видом спросил Дамблдор.
